Армейские рассказы.

  • Для полноценного использования форума - авторизуйтесь под своей учетной записью или зарегистрируйтесь.
    После этого вам станут доступны все функции форума, включая просмотр статистики новых сообщений, галерея, календарь событий, просмотр скрытых ссылок и прочий функционал.
4 Фев 2009
164
0
124
Рассказик тиснул из туманной юности. Назвается скромно - "ДТП":

ПДД
«Дальний свет должен быть переключен на ближний:
» при встречном разъезде на расстоянии не менее чем за 150 м до транспортного средства, а также и при большем, если водитель встречного транспортного средства периодическим переключением света фар покажет необходимость этого»


Рядовой Кагиров Тимур после года солдатской службы стал самым молодым прапорщиком не только в мотострелковом полку, но и во всей дивизии. А «молодому» завсегда непросто, кем бы, он не был – солдатом, прапорщиком или офицером. В свои 20 лет Тимур получил не только должность начальника стрельбища Помсен и возможность командовать солдатами полигона; но, и вдобавок - ответственность за быт и здоровье своих бойцов. Ибо, согласно Устава, солдат должен быть сыт, одет и обут по сезону, чист и здоров. А также весел и всегда готов «стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы»
Поэтому прапорщик Кагиров был обязан один раз в неделю выезжать с солдатами в полк, получать на складах продукты и сигареты, а также менять бельё в прачечной части. Баня на стрельбище была своя. В дни осенней итоговой проверки график стрельб сбился из-за позднего прибытия проверяющих офицеров. Поэтому в полк выехали поздно на дежурной машине от Центральной вышки стрельбища. В этой суматохе дней армейских экзаменов Тимур с трудом нашёл начальников продовольственного и вещевого складов. Пока получали продукты и меняли бельё, дежурная машина выехала обратно к началу ночных стрельб без них. Так как был приказ после 21.00 машины из парка не выпускать. Начальник стрельбища, оставив своих солдат с продуктами и бельём у склада, метался по территории части в поисках любой военной техники направляющейся в сторону Помсена. И тут армейская фортуна улыбнулась молодому прапорщику!
Возле штаба полка Тимур наткнулся на взводного разведроты лейтенанта с боевой фамилией Тимербулатов. Молодой офицер весело спросил у пробегающего мимо задёрганного армейским бытом прапорщика:
- Куда спешим, «тёзка» Тимур? Война давно закончилась! Мы победили!
- Война войной, а ужин по расписанию! Время уже десятый час, а мои операторы сидят без еды на ночной стрельбе.
А «молодой» «молодому» должен завсегда помогать! Кем бы, он там не был – солдатом, прапорщиком или офицером. Ибо, только так всегда легче переносить всякие там тяготы и лишения армейской жизни. Лейтенант Тимербулатов улыбнулся во всю ширину своих кавказских усов:
- Камрад прапорщик, с тебя русская баня с веником! Мой БРДМ стоит на всех парах возле первого батальона в направлении твоего стрельбища. Сегодня для проверяющих будет ночная стрельба с показухой - проникновение в тыл условного противника. Вот мы и проникнем под покровом ночи. Где твои бойцы с продуктами?
Загрузились быстро! Выехали с КПП полка ещё быстрей. Ехали в кромешной темноте. Дорогу освещали только фары БРДМа. Прапорщик с офицером удобно уселись верхом на башне. Два разведчика сержанта расположились рядом на броне. Была на удивление тихая, безветренная осенняя ночь. Слышен был только ровный гул мощного двигателя боевой машины и шелест шин по асфальту. В те времена немцы редко ездили в столь поздний для них час. Да и владельцев частных автомобилей в ГДР было не так густо, как сейчас в объединённой Германии. Шоссе была пустынным и прямым. Вдалеке показался дальний свет встречного автомобиля. Тимур определил по низкой посадке фар, что это легковая машина. Было видно, что встречный автомобиль петляет по дороге и иногда заезжает на встречную полосу. Водитель, старослужащий солдат, тут же сбросил скорость и переключил дальний свет на ближний. Со стороны легковушки никакой реакции. Наш водитель моргнул ещё пару раз. В ответ – полное игнорирование правил дорожного движения. Машины быстро сближались, встречный дальний свет уже слепил не только водителя боевой машины, но и всех усевших верхом на броне.
И тут командир разведвзвода быстро принимает волевое решение – сдёргивает чехол со специальной отдельной большой фары - искателя, расположенной на башне. Одновременно командует водителю включить самый дальний свет и рукой направляет этот сильный луч прямо на встречный автомобиль. Это надо было видеть! Легковушка дёрнулась по дороге влево - вправо, затем с визгом затормозила и резко съехала прямо в обочину. БРДМ плавно подъехал к месту ДТП. В кювете дороги, уткнувшись фарами в ров, крутил задними колёсами в воздухе Трабант. Из салона, чертыхаясь по - своему, пытались выйти два молодых немца. Было видно, что оба пьяны. Водитель сам смог на четвереньках выкарабкаться на дорогу и теперь тщетно пытался помочь своему пассажиру, который постоянно съезжал обратно в грязь ямы кювета. Офицер разведроты спокойно оценил состояние автомобиля и неуверенные движения парней и скомандовал:
- Разведка, к машине! – и объяснил Тимуру, - вытаскивать будем. Не оставлять же на ночь немцев в этой яме.
Лейтенант с прапорщиком спрыгнули с брони. Тимур помог молодому водителю вытащить своего приятеля. Оба немца тяжело дышали и стояли перед взводным, как провинившиеся школьники. Тимербулатов с прямотой советского офицера и с лёгким кавказским акцентом задал конкретный вопрос:
- Юнге, шнапс тринкен? – и добавил с горечью на чистом русском, - и что мне с вами делать, засранцы?
Тимур перевёл фразу офицера, но – без последнего слова. Просто, он ещё только начинал изучение языка страны своего пребывания и пока не знал подходящего синонима на немецком такому ёмкому русскому слову - «засранцы». В ответ «юнге» наперебой заговорили, что всё хорошо, у них «кайн проблем» и что они сами смогут добраться до города. А водитель очень просил не вызывать дорожную полицию. Видимо, молодой немец предполагал, что у разведроты налажена постоянная прямая связь по рации с местными стражами правопорядка. Командир взвода скомандовал своим разведчикам:
- Так, бойцы, двое с одной стороны машины, двое с другой! Я с прапорщиком спереди! Выталкиваем этот агрегат на асфальт, – и попросил Тимура, - скажи аборигенам, чтобы не мешали.
Тимур попросил немцев отойти в сторону. Трабант в два приёма не только вытолкнули на дорогу, но и поставили в нужном направлении. Ещё бы! Вес этого автомобиля составлял всего 620 кг. Прапорщику совсем недавно уже доводилось видеть ДТП с участием этого чуда техники местного автопрома с автомобилем марки Мерседес-Венц. Был сильный туман, Тимур ехал на рейсовом автобусе в город. Автобус шёл медленно, и Тимур вдруг стал замечать на проезжей части разбросанные останки какой-то автотехники. Вначале Тимур подумал, что это был мотоцикл. Затем он увидел на середине дороги половину Трабанта и Мерседес с разбитой фарой. И прапорщик сейчас даже не мог представить себе, что бы произошло при столкновении этого, в основном пластмассового, автомобиля с бронёй военной машины весом около 7 тонн?
Тимербулатов, поправил портупею с кобурой, стукнул ладонью по капоту вытащенной машины и весело сказал:
- Вот теперь действительно - «кайн проблемм», алкоголики и тунеядцы! Я запомнил ваш номер машины. Ещё раз увижу на дороге за рулём в таком состоянии – раздавлю БРДМом. Лучше так, чем пьяному водителю пешехода сбить. И не дай бог, ребёнка! Переведи, прапорщик.
Тимур быстро сказал:
- Das viele Trinken f;hrt zum Hinken.
Офицер спросил удивлённо:
- Так быстро? Я этим горе – водителям целую речь произнёс на тему вечного вопроса: «Пить или не пить!» А ты, переводчик, в одно короткое предложение уложился?
Прапорщик усмехнулся:
- Это пословица! Означает дословно: «Это большоё питиё приедет к хромающей походке» или по - нашему: «Много пить – себе вредить!»
Разведчик присвистнул:
- Краткость – сестра таланта! Ну, ты, прапорщик, - могём!
- Товарищ лейтенант, не могём, а – могем!
Оба громко рассмеялись на всю округу. Вслед развеселились и солдаты. А водитель БРДМа подошёл к своему немецкому коллеге, легонько хлопнул по плечу и протянул ему пачку сигарет «Северные». Немцы с удивлением смотрели на отношение советских военнослужащих к виновникам происшествия. В понимании уже отрезвевших молодых бюргеров после такого случая их давно должны были сдать в полицейский участок. А эти странные парни не только вытащили их из ямы, но ещё и сигаретами угощают. И, похоже, получают от этого огромное удовольствие и не собираются никого тащить в полицию.
Офицер вдруг, как и его водитель, легонько хлопнул прапорщика по плечу и весело предложил:
- А теперь, на скорость - кто первый на башню?
Оба встали по обе стороны боевой машины и по команде водителя и под ободряющие крики разведчиков буквально вбежали на башню. Тимур отстал на доли секунды. Победила разведка! На то она и разведка, чтобы побеждать! Следом запрыгнули остальные бойцы. БРДМ обдал изумлённых немцев облаком отработанного топлива и резво рванул в ночь.
А по большому счёту, все участники этого события были ещё по своей натуре мальчишками, примерно одного возраста – около 20 лет. В таком же возрасте их деды убивали друг друга в последней мировой войне. Война – это самое прескверное дело на планете. Лучше помогать друг – другу, чем уничтожать! Но, как сказал Александр Невский: «Кто к нам с мечом придёт – от меча и погибнет!»
Вот поэтому, именно наша боевая техника на правах победителей почти полвека передвигалась по чужим дорогам нескольких стран. И сейчас, снова, каждый год на Параде Победы 9 Мая мы демонстрируем всему миру силу и мощь нашего оружия. На том и стоим!

ДТП – Дорожно – транспортное происшествие.

КПП - Контрольно - пропускной пункт.

БРДМ - Бронированная разведывательно-дозорная машина. Обладает высокими динамическими качествами, большим запасом хода, высокой проходимостью и способностью с ходу преодолевать водные преграды.

Трабант (нем. Trabant) — марка восточногерманских микролитражных автомобилей. «Трабант» стал одним из символов ГДР
На автомобиле стоял рядный 2-тактный 2-цилиндровый карбюраторный двигатель объёмом 0,6 л. (изначально 0,5 л.) и мощностью всего 26 л.с. (19,1 кВт).
 
Re: Сказки про жизнь. (Изредка ненормативная лексика:))

Камрад на девятое мая много смотрел телевизор:sarcastic_hand:
 
Последнее редактирование:
" Антиалкогольная компания"

«В современных условиях, когда советский парод успешно осуществляет задачи коммунистического строительства, все более нетерпимым становится пьянство. Пьянство причиняет вред здоровью трудящихся, нередко ведет к разрушению семьи, пагубно отражается на воспитании детей. Под воздействием алкоголя люди утрачивают чувство ответственности перед обществом и государством, совершают хулиганство и другие преступления. Пьянство наносит ущерб производству, приводит к прогулам и другим нарушениям трудовой дисциплины, авариям и гибели людей.» ( из Указа ВС РСФСР от 16 мая 1985г.)

Вспомним, ребята, как в 1985 году в СССР началась антиалкогольная компания, которая просто не могла пройти мимо нашей армии. Ибо, народ и армия в те времена были едины! Об этом нам всегда напоминали ежегодные совместные битвы за урожай. И вот началась новая линия нашей родной партии и не менее родного правительства страны Советов – битва с алкоголем!
Появился приказ за номером 0150, который назывался: «О борьбе с пьянством и алкоголизмом в ВС СССР» В магазинах, кафе и буфетах ГСВГ перестали продавать водку и пиво. А в торговых точках любой немецкой деревушки ГДР появились ранее невиданные бутылки: «Русская», «Столичная» и даже – «Посольская», которые у немцев стоили очень дорого – от 18 марок за 0,5 литра, что считалось небывалым расточительством. Мы до этой компании могли привезти такую водку только один раз в год, в свой отпуск из Союза, в количестве не более трёх бутылок. При приезде к месту службы каждый уважающий себя офицер или прапорщик должен был тут же, не откладывая, собрать по этому великому поводу всех своих друзей и честно отчитаться перед боевыми товарищами за проведённый отпуск. Особой удачей считалось привезти из отпуска пять бутылок нашей водки, разложив тару в разные сумки и чемоданы. Об этих редких фактах нарушения таможенных правил долго говорилось в наших узких кругах, а рисковые смельчаки во время обсуждений очень гордились собой. Так было!
В войсках появились различные приказы по поводу проведения антиалкогольных мероприятий, которые доносились до широких масс нашими замполитами. Целый майор, замполит второго батальона, которому подошла замена в Союз, не поленился приехать ко мне на стрельбище и прочитать зажигательную лекцию о вреде алкоголя на неокрепший организм молодого солдата, защитника Отечества. Пока он читал лекцию, я на пилораме давал размеры майорских ящиков. После лекции мы пообедали у меня в домике и раздавили малёк «Кёрна» за успех этой партийной компании. Затем майор забрал свои готовые ящики, сердечно поблагодарил меня за активное участие в его замене и тепло распрощался с личным составом полигонной команды. Душевный был человек - этот замполит!
Внешне в наших частях с этим делом стали закручивать гайки, наказания за употребление алкоголя стали строже. Даже в Ленкомнатах появились новые плакаты в духе новой компании. А мы пили по - прежнему. Если не больше! В знак протеста! Просто нам стало сложнее приобретать наши любимые горячительные напитки, и не все замполиты были душевными людьми. И вот буквально после Нового 1987 года мой земляк, сверхсрочник из госпиталя, после удачного приобретения для него аудиомагнитофона Панасоник, на радостях, после пятой выпитой, открыл мне Большую Военно-Медицинскую Тайну - оказывается на наши рецепты (по латыни) в немецких аптеках можно спокойно покупать чистый медицинский спирт. Цифры сделки купли – продажи сейчас уже не помню, но в перерасчёте на местную самую дешёвую водку (0,7 за 14 марок) получалась дикая экономия социалистической валюты. Зёма подогнал мне вначале пару рецептов на 6 литров и попросил покупать только не в нашем городе. Мол, халявщиков здесь и своих хватает. В то время я уже переехал из постоянного места жительства на стрельбище в семейное общежитие прапорщиков и сверхсрочников, которое было переделано из старых кайзеровских казарм и представляло из себя: «На тридцать восемь комнаток всего одна уборная»
На общей кухне нашего этажа я предупредил всех о совместном ужине и моём угощении всех присутствующих соседей. А также прочитал жёнам сослуживцев короткую лекцию об экономике и экономии, которую закончил великим изречением уже почившего в бозе, но, по – прежнему, дорогого Леонида Ильича Брежнева: «Экономика должна быть экономной!». Лекция имела успех, а я получил от благодарных слушательниц пару 3-х литровых стеклянных банок, сел в такси и привёз домой 6 литров чистогана!
В те далёкие времена у немцев в продаже были специальные наполнители в небольших пакетиках для домашнего изготовления различных ликёров с рецептами и градацией по крепости напитка прямо на этикетках. Как щас помню, по ним можно было изготовить кофейный, яичный и различные фруктовые ликёры от 20 до 40 градусов. Видимо выше фантазии местных аборигенов не поднимались. Я накупил их целую пачку! В тот же вечер я, в порядке эксперимента, приготовил два ликёра - ягодный 30 градусов и кофейный 40 градусов. Эксперимент на общей кухне прошёл на УРА! Вот только ликёры не успели остудиться. Пришлось пить тёплыми. Но, как говорит народная мудрость: «На шару, и уксус сладкий». Даже тёплый! Остатки спирта просто и незатейливо раздавили с молодыми прапорщиками и офицерами в холостяцком общежитии с гордым именем «Ледокол».
На следующей неделе я привёз ещё 6 литров. И, проделав в уме нехитрые математические манипуляции, не указанные в немецких инструкциях на этикетках, я замахнулся на два типа ликёров: кофейный - на 50 оборотов и яичный - аж на 70 градусов соответственно. В помощь вызвал молодого прапорщика, начальника склада ГСМ, родом из города – героя Москва Серёгу Клейнос (коренной москвич, между прочим). Остужать изготовленную продукцию в трёхлитровых банках было долго и мучительно больно за бесцельно прожитое время без употребления этого божественного напитка. И молодой прапорщик (недаром – москвич) тут же кинул рацуху: накупить в чепке молока в бутылках, аккуратно освободить посуду, разлить ликёр по соответствующей таре и обратно закупорить. Сказано – сделано! Часть молока было выпито, часть разлито по кастрюлям, остатки безжалостно были уничтожены. Ибо, нас терпеливо ждал совсем другой напиток.
Обычно я привозил один раз в неделю 6 литров спирта. Мой небольшой и старый холодильник Север был всегда под завязку заполнен огненной и мутной водой. Яичный ликёр получился по цвету как молоко и очень гармонировал со своей стеклянной тарой. Эти последние образцы ликёров, кофейный и яичный, оказались самыми оптимальными для наших загадочных и неокрепших юных душ. Яичный ликёр был метко переименован народом в молочный. Добрая весть о моих менделеевских исследованиях быстро разлетелось по гарнизону. Но, только среди своих! Напомню, какое время стояло во дворе: "Конспирация и ещё раз - конспирация!" (В.И. Ленин). Был условный стук, мои окна были всегда зашторены наглухо. Правда, конспирации хватало только на первый час наших нелегальных собраний. Чуток позднее увеличивалась громкость музыки и телевизора, глубокомысленные споры о смысле жизни, службе и бабах становились всё темпераментней. Узок был наш круг, но – мы были близки к народу! И ко мне заходили мои семейные соседи. Первыми старались заскочить и выяснить про непонятный шум в нашем общежитии мужская часть населения. Затем подтягивалась женская половина, и не всегда с приятными пожеланиями и намерениями. Всё чаще и чаще нам приходилось искать другие места наших собраний. Но, меня всегда были рады пригласить на любое мероприятие и в любое приличное общество. Только уточнялось количество молочных бутылок. В общем, увлёкся я этим делом и даже немного начал уставать!
Зима подходила к концу, мои документы ушли из штаба полка на оформление увольнения из вооружённых сил по окончании срока контракта, который заканчивался в середине мая. Поэтому мне на службу было уже как – то так - абсолютно пофиг. И в одно не самое прекрасное зимнее саксонское утро решил я чегой - то с бодуна сходить в полк просвежиться. Прошедший вечер помнил смутно. Помнил только, что пока мы пили в моей комнате, по телеку начали показывать фильм « В зоне особого внимания». Этот фильм, наш ответ американцам на ихний "Рембо", телецентр гарнизона крутил постоянно. Примерно два раза в месяц. И, как всегда, кто - то из товарищей заходил и выходил из комнаты.
Я шёл мимо плаца в направлении штаба. Голова немного проветрилась на свежем воздухе и начала соображать. Появились несколько умных мыслей: «Надо меньше пить….. И нахрена я попёрся с утра в полк….. Лучше бы поехал к себе на стрельбище и там отлежался до обеда»
Я так глубоко задумался над своим моральным и физическим падением, что прошёл мимо командира полка подполковника Фаюстова и начальника штаба полка майора Ремез, полностью игнорируя своё командование. За что и был остановлен хорошо поставленным командирским голосом:
- Прапорщик Тагиров, хенхе хох!
В лексиконе нашего комполка имелись несколько немецких слов: хальт, хенхе хох и нихт шиссен, которые указывали на прекрасное расположение духа подполковника. Круто разворачиваюсь, надвигаю на неуставную причёску фуражку и строевым шагом по булыжной мостовой приближаюсь к командиру. Каждый шаг отдаётся эхом в моей голове! Докладываю о прибытии. Фаюстов ухмыляется и говорит начальнику штаба:
- Представляешь, приезжаю сегодня ночью из штаба армии, прохожу мимо семейного общежития и слышу – поют! На первом этаже. И хорошо так поют, душевно! Тагиров, помнишь, что вы там пели хором?
- Никак нет, товарищ полковник! Я спал.
- Не звезди, своему боевому командиру, прапорщик, - продолжает комполка, - дай, думаю, проверю – что это за новый хор мальчиков у нас прорезался. Стучусь в дверь, а она открыта! Захожу и вижу – трио прапорщиков: Тагиров, Клейнос и Россиев. Сидят, обнявшись на диване, смотрят по телеку без звука этот фильм про десантников и поют «Подмосковные вечера».
Начальник штаба начинает потихоньку ржать. Командир полка продолжает с невозмутимым взглядом:
- Майор, ты дальше слушай. Один Тагиров только оглянулся и рукой мне махнул. Я не стал им мешать. Залётов по службе нет ни у одного певца. А перед ними столик, весь заставленный молочными бутылками и закуской. Но, какой сивушный запах стоял в комнате! Что вы там пили, Тагиров?
Понимаю, что попал конкретно. Майор Ремез был в полку человек новый, только из академии. С подполковником Фаюстовым служил уже два года. И я ни разу не подводил нашего командира полка на различных проверках и итоговых стрельбах. Один раз даже имел честь пострелять с подполковником на спор из автомата Калашникова. Я победил. Так как стрелял в отличие от старшего офицера в то время практически каждый день. Я вздохнул и доложил честно:
- Пили ликёр из немецкого спирта собственного приготовления.
- Вот про твои фокусы с немецким спиртом и молочными бутылками я уже наслышан. Прапорщик, ты хоть понимаешь, что подрываешь боеспособность части?
Мне терять уже нечего. Башка трещит. Отвечаю с некоторой обидой:
- Товарищ полковник, ещё год назад наш полк стрелял каждый день на моём стрельбище. Днём и ночью. Не успевали мишени колотить. А сейчас от силы два раза в неделю. Один раз – день, один раз – ночь. Это я о боеспособности нашего полка говорю.
Командир полка вздохнул, посмотрел на своего начальника штаба, потом на меня.
- Хотя бы, ты, прапорщик, не сыпал мне соль на рану! Закрывай свою лавочку. Это приказ!
- Есть закрыть свою лавочку!
И я выполнил этот приказ. Потому что уважал нашего командира полка. Да и сам уже устал. Надоело! Это как у классика: «Бросил пить, потому что устал….»




© Copyright: Роман Тагиров, 2009
Свидетельство о публикации №1904100682
 
Кирза.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. “КАРАНТИН”

1.

В поезде пили всю ночь.
Десять человек москвичей - два плацкартных купе.
На боковых местах с нами ехали две бабки. Морщинистые и улыбчивые. Возвращались домой из Сергиева Посада. Угощали нас яблоками и варёными яйцами. Беспрестанно блюющего Серёгу Цаплина называли “касатиком”. В Нижнем Волочке они вышли, подарив нам три рубля и бумажную иконку. Мы добавили ещё, и Вова Чурюкин отправился к проводнику.
Толстомордый гад заломил за бутылку четвертной.
Матюгаясь, скинулись до сотки, взяли четыре. Всё равно деньгам пропадать.
Закусывали подаренными бабками яблоками. Домашние припасы мы сожрали или обменяли на водку ещё в Москве, на Угрешке.

Пить начали вечером, пряча стаканы от нашего “покупателя” - белобрысого лейтенанта по фамилии Цейс. Цейс был из поволжских немцев, и в военной форме выглядел стопроцентным фрицем. Вэвээсные крылышки на тулье его фуражки напоминали фашистского орла.
Лейтенант дремал в соседнем купе.
К нам он не лез, лишь попросил доехать без приключений. Выпил предложенные сто грамм и ушёл.
Нам он начинал даже нравиться.

Вагон – старый, грязный и весь какой-то раздолбанный. Тусклая лампа у туалета.
Я пытаюсь разглядеть хоть что-нибудь за окном, но сколько ни вглядываюсь – темень одна. Туда, в эту темень, уносится моя прежняя жизнь. Оттуда же, в сполохах встречных поездов, надвигается новая.
Серёжа Патрушев передаёт мне стакан. Сам он не пьёт, домашний совсем паренёк. Уже заскучал по маме и бабушке.
- Тебе хорошо, - говорит мне. – У тебя хоть батя успел на вокзал заскочить, повидаться. Я ведь своим тоже с Угрешки позвонил, и поезда номер, и время сказал. Да не успели они, видать… А хотелось бы – в последний раз повидаться.
Качаю головой:
- На войну что ли собрался?.. На присягу приедут, повидаешься. Последний раз… Скажешь, тоже…

Водка тёплая, прыгает в горле. Закуски совсем не осталось.
Рассвело рано и потянулись за окном серые домики и нескончаемые бетонные заборы.
Зашевелились пассажиры, у туалета – толчея. Заглянул Цейс:
- Все живы? Отлично.

Поезд едва тащится.
Припёрся проводник, начал орать и тыкать пальцем в газету, которой мы прикрыли блевотину Цаплина. Ушлый, гад, такого не проведёшь.
Чурюкин посылает проводника так длинно и далеко, что тот действительно уходит.
Мы смеёмся. Кто-то откупоривает бутылку “Колокольчика” и по очереди мы отхлёбываем из неё, давясь приторно-сладкой дрянью. “Сушняк, бля! Пивка бы…” - произносит каждый из нас ритуальную фразу, передавая бутылку.
Состав лязгает, дёргается, снова лязгает и вдруг замирает.
Приехали.
Ленинград. Питер.

С Московского вокзала лейтенант Цейс отзвонился в часть.
Сонные и похмельные, мы угрюмой толпой спустились по ступенькам станции “Площадь Восстания”.
Озирались в метро, сравнивая с нашим.
Ленинградцы, уткнувшись в газеты и книжки, ехали по своим делам.
Мы ехали на два года.
Охранять их покой и сон.
Бля.

В Девяткино слегка оживились - Серёга Цаплин раздобыл где-то пива. По полбутылки на человека.
Расположившись в конце платформы, жадно заглатывали тёплую горькую влагу. Макс Холодков, здоровенный бугай-борец, учил пить пиво под сигарету “по-пролетарски”. Затяжка-глоток-выдох.
Лейтенант курил в сторонке, делая вид, что не видит.

Лучи июньского солнца гладили наши лохматые пока головы.
Напускная удаль ещё бродила в пьяных мозгах, но уже уползала из сердца. Повисали тяжкие паузы.
Неприятным холодом ныло за грудиной. Было впечатление, что сожрал пачку валидола.
Хорохорился лишь Криницын - коренастый и круглолицый паренёк, чем-то смахивавший на филина.
- Москвичей нигде не любят! - авторитетно заявил Криницын. - Все зачморить их пытаются. Мне пацаны служившие говорили - надо вместе всем держаться. Ну, типа мушкетёров, короче… Кого тронули - не бздеть, всем подниматься! В обиду не давать себя! Как поставишь себя с первого раза, пацаны говорили, так и будешь потом жить...

До Токсово добирались электричкой.
Нервно смеялись, с каждым километром всё меньше и меньше.
Курили в тамбуре до одурения. Пить уже никому не хотелось.

Там, на маленьком пустом вокзальчике, проторчали до вечера, ожидая партию из Клина и Подмосковья.
Не темнело непривычно долго - догорали белые ночи.
Под присмотром унтерштурмфюрера Цейса пили пиво в грязном буфете. Сдували пену на бетонный пол. Курили, как заведённые.
Сгребали последнюю мелочь. Чурюкин набрался наглости и попросил у Цейса червонец.
Тот нахмурился, подумал о чём-то и одолжил двадцатку.
Ближе к темноте к нам присоединились две галдящие оравы - прибыли, наконец, подмосковные и клинчане.
Пьяные в сиську. Некоторые уже бритые под ноль. С наколками на руках. Урки урками.
Два не совсем трезвых старлея пожали руку нашему немцу.
Урки оказались выпускниками фрязинского профтехучилища. Знали друг друга не первый год. Держались уверенно.
Верховодил ими некто Ситников - лобастый, курносый пацан с фигурой тяжеловеса. В каждой руке он держал по бутылке портвейна, отпивая поочерёдно то из одной, то из другой.
Ожидая автобус из части, мы быстро перезнакомились и скорешились.
Кто-то торопливо допивал водку прямо из горла.
Кто-то тяжко, в надрыв, блевал.
Измученные ожиданием, встретили прибывший наконец автобус радостными воплями.
В видавший виды “пазик” набились под завязку. Сидели друг у друга на коленях.
Лейтёхи ехали спереди. Переговаривались о чём-то с водилой – белобрысым ефрейтором. Тот скалил зубы и стрелял у них сигареты.
По обеим сторонам дороги темнели то ли сосны, то ли ели.
Изредка виднелись убогие домики. Мелькали диковинные названия - Гарболово, Васкелово, Лехтуси...
Карельский перешеек.

Приехали.
Лучами фар автобус упирается в решётчатые ворота со звёздами.
Из двери КПП выныривает чья-то тень.
В автобус втискивается огромный звероподобный солдат со штык-ножом на ремне. Осклабился, покивал молча, вылез и пошёл открывать ворота.
Все как-то приуныли.
Даже Криницын.

Несколько минут нас везут по какой-то тёмной и узкой дороге. Водила резко выворачивает вдруг руль и ударяет по тормозам. Автобус идёт юзом. Мы валимся на пол и друг на друга. Лейтенанты ржут и матерят водилу.
- Дембельский подарок! – кричит ефрейтор и открывает двери. – Добро пожаловать в карантин! Духи, вешайтесь! На выход!

Вот она – казарма. Тёмная, будто нежилая. Лишь где-то наверху слабо освещено несколько окон.
Мы бежим по гулкой лестнице на четвёртый этаж.
Длинное, полутёмное помещение. Пахнет хлоркой, хозяйственным мылом, и ещё чем-то приторным и незнакомым.
Цейс и другие лейтёхи куда-то пропали.
Мы стоим в одну шеренгу, мятые и бледные в свете дежурного освещения. Я и Холодков, как самые рослые, в начале шеренги.
Справа от нас - темнота спального помещения.
Там явно спят какие-то люди. Кто они, интересно…

Сержант - человек-гора. Метра под два ростом. Килограммов за сто весом. Голова - с телевизор “Рекорд”. Листы наших документов почти исчезают в его ладонях.
Сонными глазами он несколько минут рассматривает то нас, то документы.
Наконец, брезгливо кривится, заводит руки за спину. Из его рта, словно чугунные шары, выпадают слова:
- Меня. Зовут. Товарищ сержант. Фамилия - Рыцк.
Мы впечатлены.
Сержант Рыцк поворачивает голову в темноту с койками:
- Зуб! Вставай! Духов привезли!
С минуты там что-то возится и скрипит. Затем, растирая лицо руками, выходит тот, кого назвали Зубом.
По шеренге проносится шелест.
Зуб по званию на одну лычку младше Рыцка. И на голову его выше. Носатый и чернявый, Зуб как две капли воды похож на артиста, игравшего Григория Мелихова в “Тихом Доне”. Только в пропорции три к одному.
Мы с Холодковым переглядываемся.
- Если тут все такие... - шепчет Макс, но Рыцк обрывает:
- За пиздёж в строю буду ебать.
Коротко и ясно. С суровой прямотой воина.
- Сумки, рюкзаки оставить на месте. С собой - мыло и бритва.
- А зубную пасту можно? - кажется, Патрушев.
- Можно Машку за ляжку! Мыло и бритва. Что стоим?
Побросали торбы на дощатый пол.
- Зуб, веди их на склад. Потом в баню.
- Нале-во!
- Понеслась манда по кочкам!- скалится кто-то из подмосковных и получает от Зуба увесистую оплеуху.

На складе рыжеусый прапорщик в огромной фуражке тычет пальцем в высокие кучи на полу:
- Тут портки, там кителя! Майки-трусы в углу! Головные уборы и портянки на скамье! За сапогами подходим ко мне, говорим размер, получаем, примеряем, радостно щеримся и отваливаем! Хули их по ночам привозят? - это он обращается уже к Зубу.
Тот пожимает плечами.

- Ни хера себе ты ласты отрастил! - рыжеусый роется в приторно воняющей куче новеньких сапог. - Где я тебе такие найду?!
У Макса Холодкова, несмотря на мощную комплекцию, всего лишь сорок пятый размер ноги. Он уже держит перед собой два кирзача со сплющенными от долгого лежания голенищами.
Я поуже Макса в плечах, но мой размер - сорок восьмой.
- На вот, сорок семь, померяй! - отрывается от кучи вещевик. - Чегой-то он борзый такой? - обращается он к Зубу, видя, как я отрицательно мотаю головой.
Младший сержант Зуб скалит белые зубы:
- Сапоги, как жену, выбирать с умом надо. Тщательно. Жену - по душе, сапоги - по ноге. Абы какие взял - ноги потерял!.. Ваши слова, товарищ прапорщик?
Рыжеусый усмехается. Нагибается к куче.
Связанные за брезентовые ушки парами сапоги перекидываются в дальний угол.
Все ждут.

Наконец нужный размер найден. Все, даже Зуб, с любопытством столпились вокруг и вертят в руках тупоносых, угрожающе огромных монстров.
- Товарищ младший сержант, а у вас какой? - спрашивает кто-то Зуба.
- Сорок шесть, - Зуб цокает языком, разглядывая мои кирзачи. Протягивает мне:
- Зато лыжи не нужны!
Кто-то угодливо смеётся.
“Как я буду в них ходить?!” - я взвешиваю кирзачи в руке.
Вовка Чурюкин забирает один сапог и подносит подошву к лицу.
- Нехуёво таким по еблу получить, - печально делает вывод земляк и возвращает мне обувку.

Со склада, с ворохом одежды в руках, идём вслед за Зубом по погружённой в какую-то серую темноту части.
Ночь тёплая. Звёзд совсем немного – видны только самые крупные. Небо всё же светлее, чем дома.
Справа от нас длинные корпуса казарм.
Окна темны. Некоторые из них распахнуты, и именно из них до нас доносится негромкое:
- Дуу-у-ухи-и! Вешайте-е-есь!


2.

Баня.
Вернее, предбанник.
Вдоль стен - узкие деревянные скамьи. Над ними металлические рогульки вешалок. В центре - два табурета. Кафельный пол, в буро-жёлтый ромбик. Высоко, у самого потолка, два длинных и узких окна.
Хлопает дверь.
Входит знакомый рыжий прапорщик и с ним два голых по пояс солдата. Лица солдат мятые и опухшие. У одного под грудью татуировка - группа крови. В руках солдаты держат ручные машинки для стрижки.
- Всё с себя скидаем и к парикмахеру! - командует прапорщик. – Вещи, кто какие домой отправить желает, отдельно складывать. Остальное - в центр.
На нас такая рванина, что и жалеть нечего. Куча быстро растёт. Но кое-кто - Криницын и ещё несколько - аккуратно сворачивают одежду и складывают к ногам. Спортивные костюмы, джинсы, кроссовки на некоторых хоть и ношеные, но выглядят прилично.
Банщики лениво наблюдают.

Голые, мы толчёмся на неожиданно холодном полу и перешучиваемся.
Клочьями волос покрыто уже всё вокруг.
Криницына банщик с татуировкой подстриг под Ленина - выбрил ему лоб и темечко, оставив на затылке венчик тёмных волос. Отошёл на шаг и повёл рукой, приглашая полюбоваться.
Всеобщий хохот.
И лицо Криницына. Злое-злое.

Обритые проходят к массивной двери в саму баню и исчезают в клубах пара.
Доходит очередь и до меня.
- Ты откуда? - разглядывая мою шевелюру, спрашивает банщик. Мне достался второй, поджарый, широкоскулый, с внешностью степного волка.
- Москва, - осторожно отвечаю я.
- У вас мода там, что ли, такая? Как с Москвы, так хэви-метал на голове!
Вжик-вжик-вжик-вжик...

Никакая не баня, конечно, а длинная душевая, кранов пятнадцать.
Какие-то уступы и выступы, выложенные белым кафелем. Позже узнал уже, что это столы для стирки.
Груда свинцового цвета овальных тазиков с двумя ручками - шайки.
Серые бруски мыла. Склизлые ошмётки мочалок.
Вода из кранов бьёт - почти кипяток.
Из-за пара невидно ничего дальше протянутой руки.

Развлечение - голые и лысые, в облаках пара, не можем друг друга узнать.
Ко мне подходит какое-то чудище с шишковатым черепом:
- Ты, что ль?
Это же Вовка Чурюкин!
- По росту тебя узнал!
- А я по голосу тебя!
Надо будет глянуть на себя в зеркало. Или не стоит?

Выходим в предбанник весёлые, распаренные.
Вещей наших уже нет.
Зуб сидит на скамейке и курит. Банщик - Степной волк - подметает пол. У его совка скапливается целая мохнатая гора.
Татуированного и прапорщика не видно.
Мы разбираем форму.
Поверх наших хэбэшек кем-то положены два зелёных пропеллера для петлиц и колючая красная звёздочка на пилотку.
- А мои вещи?!
Криницын смотрит то на Зуба, то на Степного волка.
Зуб пожимает плечами.
Степной волк прекращает подметать и нехорошо улыбается:
- А уже домой отправили. Всё чики-поки!
Криницын таращит глаза и озирается на нас:
- Мужики! Ну поддержите! Это ведь беспредел!
Зуб поднимается со скамейки и неторопливо выходит наружу.
- Пойдём. В подсобке твои вещи. Заберёшь, - говорит Степной волк в полной тишине.
- Да не, я так... - Криницын заподозрил неладное. - В общем-то... Хотя нет. Идём! - лицо его искажается решительной злобой.
Банщик выходит.
Криницым мнется пару секунд, натягивает трусы-парашюты и следует за ним. На выходе, не оборачиваясь, он делает нам знак - Рот Фронт!
- Совсем ебанулся, - роняет Ситников.

Голубая майка, синие безразмерные трусы, хэбэшка, сероватые полотна портянок - всё выдано новёхонькое, со стойким складским запахом. Смутное ощущение знакомости происходящего. Не могу вспомнить, где об этом читал. Длинным выдаётся всё маленькое и короткое, а коротышкам – наоборот, пошире и подлинней. У Гашека, в «Швейке», по-моему, так и было.
Влезаем в форму, на ходу меняясь с соседями, кому что лучше подходит.
Негромко переговариваемся. Все заинтригованы судьбой бунтовщика.
Открывается дверь.
Входит Зуб.
Ставит табурет перед нами. Снимает сапог.
- Сейчас будем учиться мотать портянки. Научитесь правильно - останетесь с ногами. Нет - пеняйте на себя. Показываю первый раз медленно и интересно...
Все напряжённо наблюдают.
- Теперь повторяем за мной... Ещё раз...
Зуб осматривает наши ноги.
- Что это за немцы под Москвой?.. Ещё раз!.. Наматывать правильно!

Около меня Зуб удивлённо крякает.
За неделю до призыва отец принёс из ванной полотенце для рук и неплохо натаскал меня в премудростях портяночного дела.
Спасибо, батя.
Зуб выделяет мне полпредбанника. Приносит второй табурет.
- Показывай этим. А вы смотрите и всасывайте.
Я второй раз в центре внимания.
Невольно я начинаю копировать движения и интонации Зуба:
- Показываю ещё раз. Ставим ногу вот так. Этот краешек оборачиваем вокруг ступни. Но так, чтобы...

В один момент все поворачивают головы в сторону двери.
Входит Криницын. С пустыми руками.
За ним входят Степной волк и татуированный.
Криницын молча поднимает с пола щётку и начинает сметать остатки волос в кучу. Татуированный протягивает ему сложенную газету:
- В бумагу всё и на улицу, в бак у двери. Всосал?
Голова Криницына низко опущена. Когда он кивает, кажется, он щупает подбородком свою грудь.

Возвращаемся в казарму под утро уже почти.
Наши сумки лежат на месте, заметно отощавшие.
Сгущёнку и консервный нож у меня забрали. Осталась мыльница и конверты. Ручки тоже куда-то делись.
Сержант Рыцк подводит нас к рядам коек. Они одноярусные, с бежевыми спинками. В каждом ряду их десять.
Койки составлены по две впритык. В проходах между ними - деревянные тумбочки. По тумбочке на две кровати.
К спинкам коек придвинуты массивные табуреты, вроде тех, на которых нас стригли в бане.
- Отбой! Спать!- Рыцк указывает на табуреты: - Форму сюда сложить! Завтра будем учиться делать это быстро и красиво.
- Товарищ сержант! Во сколько подъём? - Ситников уже под одеялом и крутит во все стороны башкой.
- Завтра - в восемь. А обычно, то есть всегда - шесть тридцать. Спать!
Рыцк вразвалку покидает спальное помещение и скрывается за одной из дверей в коридоре. Всего дверей четыре, не считая входной и двери в туалет. По две с каждой стороны. Что за ними, мы пока не знаем.

С коек неподалёку, где кто-то уже расположился до нас, поднимаются головы:
- Хлопцы, вы звидкиля?
- Москва, область. А вы?
- З Винныци, Ивано-Франкивьска, Львива...
Хохлы...
Не чурки, и то хорошо.


Первый подъём прошёл по-домашнему.
Часам к семи почти все проснулись сами - солнце вовсю уже било в окна.
В восемь построились на этаже.
Хохлы показали нам, где стоять. Все из себя бывалые - третий день в части. А так, в общем-то, ребята неплохие.
Всего нас человек пятьдесят.
Рядом со знакомыми уже сержантами стоял ещё один - маленький, кривоногий, смуглый и чернявый, младший сержант.
Рыцк провёл перекличку. Представил нового сержанта. Дагестанец Гашимов. Джамал.
Получили от Гашимова узкие полоски белой ткани - подворотнички.

Головы трещат. Многих мутит.
Зуб поинтересовался, хочет ли кто идти на завтрак.
- Прямо как в санатории! - лыбится Ситников.
Меня он начинает раздражать. И, оказывается, не меня одного.
- Завтра я такой санаторий покажу!.. - мечтательно произносит Рыцк. - Всю матку тебе наизнанку выверну!
- А у меня её нет! - пытается отшутиться Ситников.
Видно, что он растерян.
- Зуб! - рявкает сержант Рыцк.
На ходу стянув ремень и намотав конец его на руку, Зуб подбегает к Ситникову и смачно прикладывает его бляхой по заднице.
Ситников падает как подстреленный, и ещё несколько минут елозит по полу, поскуливая сквозь закушенную губу.

На завтрак никто идти не захотел.
Сержанты не возражали, но приказали съесть все оставшиеся харчи.
- Пока крысы до них не добрались, - объяснил Зуб. - Они у нас тут вот такие! - раздвинув ладони, младший сержант показал какие. - Больше, чем кот, мамой клянусь! Вот такие!
Когда Зуб улыбается, он похож на счастливого и озорного ребёнка.

До обеда подшивались, гладились, драили сапоги и бляхи, крепили на пилотки звёздочки.
Толстый и какой-то весь по-домашнему уютный хохол Кицылюк научил меня завязывать на нитке узелок. Он же показал, как пришивать подворотничок, чтобы не было видно стежков.

Разглядывали свои физиономии в зеркале бытовой комнаты.
Я даже и не подозревал, какой у меня неровный и странный череп. Уши, казалось, выросли за ночь вдвое.
“Мать-то на присягу приедет, испугается”,- невесело думаю я, поглаживая себя по шероховатой голове.

Знакомились с казармой.
Помещение состоит из двух частей.
Административная часть начинается у входа - тумбочка дневального, каптёрка, ленинская и бытовая комнаты. Отдельно - канцелярия. Коридор - он же место для построения. Напротив входной двери - сортир. В нём длинный ряд умывальников, писсуар во всю длину стены. Шесть кабинок с дверками в метр высотой. Вместо унитазов - продолговатые углубления с зияющей дырой и рифлёными пластинами по бокам - для сапог. Сверху - чугунные бачки с цепочками.
Спальное помещение делится пополам широким проходом - “взлёткой”.
Койки в один ярус, по две впритык. Лишь у самого края взлётки стоят одиночные, сержантские.

Построились на этаже.
Знакомимся с командиром нашей учебной роты - капитаном Щегловым.
За низкий рост, квадратную челюсть и зубы величиной с ноготь большого пальца капитан Щеглов получает от нас кличку Щелкунчик.
К нашему ликованию, его замом назначен Цейс.
Стоит наш унтерштурмфюрер, как и положено - ноги расставлены, руки за спиной. Тонкое лицо. Острые льдинки голубых глаз под чёрным козырьком.
Щеглов по сравнению с ним - образец унтерменша.

- Здравствуйте, товарищи! - берёт под козырёк Щелкунчик.
Строй издаёт нечто среднее между блеянием и лаем.
Щелкунчик кривится и переводит взгляд на Цейса.
- Задача ясна! - коротко роняет Цейс. - Рыцк, Зуб, Гашимов! После обеда два часа строевой подготовки. Отработка приветствия и передвижения в строю. Место проведения - плац.
- Есть!

В столовую нас ведут, когда весь полк уже пообедал.
Из курилок казарм нам свистят и делают ободряющие жесты - проводят ладонью вокруг шеи и вытягивают руку высоко вверх.
Мы стараемся не встречаться с ними взглядом.

- Головные уборы снять!
Просторный зал. На стенах фотообои - берёзки, леса и поля. Горы.
В противоположной от входа стороне - раздача.
Пластиковые подносы. Алюминиевые миски и ложки. Вилок нет. Уже наполненные чаем эмалевые кружки - жёлтые, белые, синие, некоторые даже с цветочками.
Столы из светлого дерева на шесть человек каждый. Массивные лавки по бокам.
Удивительно - грохочет музыка. Из чёрных колонок, развешанных по углам, рубит “AC/DC”.
Обед - щи, макароны по-флотски, кисель. Всё холодное, правда. Полк-то уже отобедал.
Повара на раздаче - налитые, красномордые, - требуют сигареты.
Полностью обед съедает лишь половина из нас.

- Домашние пирожки ещё не высрали! - добродушно улыбается сержант Рыцк. Озабоченно вскидывает брови: - Ситников! Ты чего так неудобно сидишь? Сядь как все! Не выделяйся! В армии важно единообразие!
Рота хохочет.

Ощущения от строевой - тупость, усталость, ноги - два обрубка.
Одно хорошо - каждые полчаса пять минут перекур.
Вытаскивали распаренные ступни из кирзовых недр и блаженно шевелили пальцами.
Злой и хитрый восточный человек Гашимов дожидался, пока разуются почти все, и командовал построение. Мотать на ходу портянки никто не умел, совали ноги в сапоги как придётся, и следующие полчаса превращались в кошмар.

Вечером - обязательный просмотр программы “Время”.
Проходит он так.
Телевизор выносится из ленинской комнаты - туда все вместе мы не помещаемся. Ставится на стол, стоящий в самом конце взлётки.
Мы подхватываем каждый свою табуретку, и бежим усаживаться рядами по пять человек.
На синем экране появляется знакомый циферблат, и я с грустью думаю о том, что ещё только девять, отбой через полтора часа, а спать хочется безумно. Нас всех, что называется, “рубит”. Сидящий за мной Цаплин упирается лбом мне в спину. Кицылюк вырубается и роняет голову на грудь сразу после приветствия дикторов. Чёй-то затылок впереди покачивается и заваливается набок.
Речь дикторов превращается в бормотание, то громкое, то едва слышимое.

“Мы так соскучились по тебе, сынок!” - говорит мне мама. “Как ты устроился там? Всё хорошо?”
Я почти не удивляюсь, молча киваю и хочу сообщить, что завтра собираюсь написать письмо...

Что-то хлёстко и больно ударяет меня по лбу.
Я вздрагиваю и открываю глаза.
Зуб и Гашимов направо и налево раздают уснувшим “фофаны” - оттянутым средним пальцем руки наносят ощутимый щелбан.
Получившие мотают головой и растирают ладонью лоб.
По завершении экзекуции сержант Рыцк, загородив мощным телом экран, объясняет правила просмотра телепередач:
- Кто ещё раз заснёт, отправится драить “очки”. Сидим ровненько. Спинка прямая. Руки на коленях.
Все выпрямляются и принимают соответствующую позу.
Рыцк продолжает:
- Рот полуоткрыт. Глаза тупые.
Мы переглядываемся.
- Что непонятно? - угрожающе хмурится Рыцк.
Открываются рты. На лицах появляется выражение утомлённой дебильности.
Сержант удовлетворённо кивает:
- Смотрим ящик!
Отходит от экрана. Там какие-то рабочие шуруют огромными кочергами в брызжущей искрами топке. Или хер его знает, как она там называется.
Спать. Спать. Спать.

Дневальный выключает свет.
Ещё один день прошёл. Долгий, тягучий, он всё равно прошёл.
Хотя духам и не положено, у всех заныканы календарики, где зачёркивается или прокалывается иглой каждый прожитый в части день.
Мне становится нехорошо, когда до меня доходит, что здесь мне придётся сменить аж три календаря - этот, за 90-ый год, потом один целиком за 91-ый, и ещё половину 92-ого.
Бля.


3.

В сумраке спального помещения появляется фигурка Гашимова.
Вкрадчивым голосом Джамал произносит:
- Будим играт в игру “Тры скрыпка”. Слышу тры скрыпка – сорак пат сикунд падъём.
Кто-то из хохлов вскакивает и начинает бешено одеваться.
- Атставыт! Я ещё каманда не сказал.
Все ржут.
Взявший фальстарт укладывается обратно в койку.
Тишина.
Кто-то скрипнул пружиной.
- Раз скрыпка! - радостно извещает Гашимов.
Правила игры уясняются. Тут же кто-то скрипит опять.
- Два скрыпка!
Гашимов расхаживает по проходам.
- Щас какой-нибудь козёл обязательно скрипнет, - шепчет мне с соседней койки Димка Кольцов. Не успевает он договорить, как разом раздаётся несколько скрипов, и вопль Гашимова:
- Сорак пат сикунд - падъём!
Откидываются одеяла, в темноте и тесноте мы толкаемся и материмся, суём куда-то руки и ноги, бежим строиться, одеваясь и застёгиваясь на ходу.
- Нэ успэли! Сорак пат сикунд - атбой!
Отбиваться полегче. Главное - правильно побросать одежду, потому что не успели мы улечься, как звучит: “Сорак пат сикунд - падъём!”
- Атбой! Падъём! Атбой!..
Где-то через полчаса, потные, с пересохшими глотками, мы лежим по койкам.
Тишина.
Лишь шаги Гашимова.
Откуда-то слева раздаётся скрип пружин.
- Раз скрыпка!
Пару минут тишина. Я вообще стараюсь дышать через раз.
Какая-то сука повернулась.
- Два скрыпка!
Ещё.
- Тры скрыпка! Сорак пат сикунд падъём!
Уже на бегу в строй, Ситников орёт мне и Максу:
- Это хохлы скрипят! Я специально слушал! Пиздюлей хотят!
- Сорак пат сикунд отбой!
Во мне всё клокочет. Злость такая, что я готов кого-нибудь задушить. Гашимова, Кольцова с Ситниковым, хохлов - мне всё равно.
Я не одинок.
- Суки, хохлы! Убью на хуй, ещё кто шевельнётся! - орёт сквозь грохот раздевающейся роты спокойный обычно Макс Холодков.
- Пийшов ты на хуй, москалына! - доносится с хохляцких рядов.

Мы вскакиваем почти все - лежат лишь Патрушев и Криницын.
Расхватываем табуреты.
В стане врага шевеление. Хохлы растерялись, однако табуреты тоже разобрали и выставили перед собой.
Как драться - все одинаковые. в трусах и майках... Темно… Где свои, где чужие...

- Ааа-а-а-ай-я-яа-а! - младший сержант Гашимов маленьким злым смерчем врывается в ряды. В правой руке бешено крутится на ремне бляха. - Крават лэжат быстро, билат такие! Павтарат нэ буду! Буду убыват!
Ряды дрогнули.
Поставили мебель на место. Быстро нырнули под одеяла.
Паре человек Гашимов всё же влепил бляхой.
Для снятия напряжения.

Утром хохлы признались, что думали то же самое на нас.
Сашко Костюк, лицом походивший на топор-колун, хлопает Ситникова по плечу:
- Бачиш, чуть нэ попыздылись из-за хэрни такой, а?!
Ситников дергает плечом:
- Погоди ещё...

Костюк оказался добродушным и бесхитростным парнем.
Правда, ротный наш его не любит.
Ротного Костюк изводит ежедневной жалобой: ”Товарышу капытан! А мэни чоботы жмут!”
- В Советской армии у солдат нет чоботов! – багровеет всякий раз Щелкунчик и зовёт на помощь то Цейса, то сержантов: - Убрать от меня этого долбоёба! Обучить великому и могучему! А этого хохляцкого воляпука я чтобы в своей роте не слышал больше! Придумали себе язык, ёб твою мать! «Чоботы-хуёботы!» «Струнко-швыдко», блядь! И, главное, не стесняются!

С Костюком мы попали потом в один взвод.
Весь первый год службы Сашко имел славу “главного проёбщика”. Всё, что ни попадало в его руки, непостижимым образом выходило из строя или терялось. Если он одалживал на пару часов ручку, например, или иголку, можно было смело идти покупать новые. Костюк был неизбежным злом и разорением.
Удивительная метаморфоза произошла с ним на втором году.
Нам предстал обстоятельный, рачительный владелец всего, что нужно.
Подшива, гуталин, щётки, письменные и мыльно-рыльные принадлежности, причём высокого качества - всё имелось в наличии.
Друзьям всегда выдавал всё по первой просьбе.
Если хотелось пожрать или курнуть - опять выручал Костюк.

Было у нас подозрение, что вовсе не терял и не ломал он вещи на первом году. Просто шёл процесс первоначального накопления.
Хохол есть хохол.

С хохлами у ротного какие-то свои счёты.
На теоретических занятиях его жертва обычно Олежка Кицылюк, или просто Кица - толстый, похожий на фаянсовую киску-копилку хохол из Винницы. Тот самый, что учил меня подшиваться.
- Что за деталь? - тычет Щелкунчик указкой в схему АК-74.
- Хазовая трубка, - обречённо отвечает Кица.
Щелкунчик щёлкает челюстью.
- Михаил Тимофеевич Калашников просто охуел бы на месте, когда бы узнал, что такая важная деталь его детища, как газовая трубка переименована каким-то уродом в “хазовую”. Ещё раз - какая деталь?!
- Та я ж ховорю - хазовая трубка.
- Наряд вне очереди!
- За шо?
- Два наряда вне очереди!
- Йисть!

Сам капитан Щеглов родом из Днепропетровска. Но русский.
Вообще, часть на половину состояла из хохлов. Другая половина - молдаване и русские. Чурок, или зверей, было всего несколько человек. И тех призвали из Московской области, после окончания училищ и техникумов.
Не такие уж чурки они оказались. Были среди них нормальные пацаны. Хотя, говорили, все чурки нормальные, пока в меньшинстве.

Первая зарядка прошла на удивление легко, без потерь.
Впереди, как лоси на гону, мощно ломились Рыцк и Зуб. Гашимов чабанской собакой сновал взад-вперёд, не позволяя строю растягиваться.
Бежали природой - вдоль озера и через лес.
Утро солнечное, но прохладное.
Кросс три километра и гимнастические упражнения на стадионе.
Сдох лишь Мишаня Гончаров, горбоносый парнишка из Серпухова. Его полпути тащили по очереди то я, то Макс Холодков.
Бегущий сбоку Гашимов ловко пинал Мишаню по худосочной заднице.
Мишаня беспомощно матерился и всхлипывал.

Почти все после зарядки решили бросить курить.
Некоторые умудрились не курить аж до обеда.

К вечеру привезли партию молдаван.
Чернявые и зашуганные, они толпятся на конце взлётки, у стендов с инструкциями и планам занятий. Со страхом и любопытством разглядывают нас. Мы принимаем позы бывалых солдат.
Привёз молдаван сержант по фамилии Роман. С ударением на “о”. Тоже молдаванин. Или цыган. Разница, в общем, небольшая.
Нам он сразу не понравился. Глумливо улыбается как-то. В тёмных глазах - нехороший огонёк. Привезённые им парни вздрагивают от одного его голоса.
Роман стал нашим четвёртым сержантом.
- Неважно, как вы служите. Главное - чтоб вы заебались! - представляясь, объявил он нам.
Мне всё больше начинает нравиться краткость и прямота воинских высказываний.
Так, наверное, говорили в фалангах Александра Великого.
Так, возможно, изъяснялись римские легионеры.

Строевая. Опять строевая.
- Раз! Раз! Раз-два-три! Рота!
Мы переходим на строевой шаг.
- Кру-го-о-ом! Марш!
Налетаем друг на друга. Треть колонны продолжает куда-то шагать.
Идёт второй час строевой подготовки. Рыцк удручённо чешет подбородок.
Внезапно его осеняет:
- Роман! Ну-ка, бери своих земляков в отдельный взвод!
Молдаване, понурые, уходят на другой конец плаца.
- Равняйсь! Смирно! Ша-а-гоо-о-ом! Марш!
Дело значительно налаживается.
Через полчаса Рыцк объявляет перекур.
Мы сидим, вытянув гудящие ноги и наблюдаем за упражнениями молдавского взвода. Тех уже мотает из стороны в сторону. Озираясь, Роман отвешивает нескольким бойцам подряд оплеухи. Пара пилоток слетает и падает на плац.

К землякам своим сержант Роман относится пристрастно.
Одно из его высказываний звучит так: “Земляка ебать - как на Родине побывать!”

В армии немало шуток про молдаван. И почему они солёные огурцы не едят, и как они ботинки надевают... Но я никогда не задумывался, с какой стати именно им приписываются такие вещи. Ведь о ком угодно таких анекдотов налепить можно.
Но именно тут постигается смысл выражения: “В каждой шутке лишь доля шутки”.

Наблюдал однажды, как рядовой Вэлку мыл пол в штабе части.
К делу он подошёл ответственно: налил воды в ведро, взял швабру, намочил тряпку... И пошёл тереть. Перед собой.
Идёт и усиленно трёт. Через несколько метров оборачивается и грустит - на чистом и влажном линолеуме отпечатки его грязных сапог.
Рядовой Вэлку решительно разворачивается и отправляется вытирать следы. Шваброй, естественно, он орудует перед собой. Доходит до того места, откуда начал, довольно улыбается, переводит дух, оборачивается...
Мне показалось, он искренне негодовал. Даже сжал ручку швабры до белизны пальцев...

Если ты чего-то не понимаешь, “тормозишь” или делаешь какую-нибудь глупость, вначале вкрадчиво интересуются:
- Ты что, молдаван?

Хотя “тормоза” встречаются среди всех.
Но самым выдающимся, о ком впоследствии слагались легенды, был тихий, щупленький и неприметный паренёк из Орловской области Андрюша Торопов.
Пожалуй, ему в карантине тяжелее всех.
Пять часов ежедневных индивидуальных строевых занятий способны из кого угодно сделать идиота с оловянными глазами, чётко и тупо, на одних рефлексах, выполняющего получаемые команды.
Но только не Андрюшу Торопова. Применительно к нему поговорка про зайца, которого можно научить курить, даёт сбой.
Для понятий “лево”, “право” в его голове места не находится. Текст присяги дальше слов “вступая в ряды” объём его памяти усвоить не позволяет.
Сержанты работают с ним испытанным, казалось бы, ежовско-бериевским методом - конвейером, сменяя друг друга каждый час. Капитан Щеглов приказал любым способом подготовить бойца к присяге.

Зуб фломастером нарисовал Андрюше на кистях рук буквы “Л” и “П”. Этакие “сено-солома” на современный лад. При команде, например, “Нале-во!” предполагалось, что боец посмотрит на свои руки, увидит, на какой из них буква”Л”, соответствующая понятию “лево” и повернётся в требуемую сторону.
Андрюша же угрюмо рассматривает свои руки и затравленно двигает губами.
Потом поворачивается кругом.

Роман на второй уже день отказался его бить, сославшись на бесполезность метода и полученную травму руки.

Последним сдалась даже такая глыба, как сержант Рыцк.
Занимаясь как-то с Андрюшей поворотами на месте в ленинской комнате (снаружи шёл сильный дождь), Рыцк заявил, что у него поседели на заднице волосы, сплюнул на пол, и уже выходя, в сердцах бросил, указывая на огромный гипсовый бюст Ленина в углу:
- Если ты, Торопов, такой мудак, подойди и стукнись головой о Лысого! Может, поумнеешь хоть чуть-чуть после этого.
И, собираясь хлопнуть дверью, в ужасе обернулся.
Чеканным строевым шагом рядовой Торопов подошёл к гипсовой голове вождя, отклонился чуть назад...
Два лба - мирового вождя и орловского паренька, соединились.
Удар был такой силы, что вождь развалился на две половины, каждая из которых разбилась потом об пол на более мелкие части.

Рыцк перепугался тогда не на шутку.
Замполит полка, подполковник Алексеев, долго выискивал подоплёку антисоветского поступка солдата. Вёл с ним задушевные разговоры. Угощал чаем. Потом кричал и даже замахивался.
Андрюша хлопал глазами. Обещал, что больше не повторится.
Самые нехорошие слова замполит уже произносил не в его адрес, а врачей призывной комиссии.

На стрельбище, зная успехи Андрюши в изучении матчасти, народ ждал зрелища.
Андрюша не подвёл.

Автомат ему зарядил лично начальник полигона, заявив, что до пенсии ему год, и поэтому «ну его на хуй!».
Бойца под белы рученьки уложили на позицию, и с опаской подали оружие.
С двух сторон над ним нависли Щеглов и Цейс. Помогли справиться с предохранителем.
Тах! Тах! Тах!
Тремя одиночными Торопов отстрелялся успешно, запулив их куда-то в сторону пулеулавливающих холмов.
Дитя даже улыбнулось счастливо.
Следующее упражнение - стрельба очередью по три патрона. Всего их в магазине оставалось девять. Три по три. Всё просто.

Потом Щеглов и Цейс долго ещё спорили до хрипоты, кто из них прозевал.

Андрюша решил не размениваться. Выпустил одну длинную. Все девять.
Причём при стрельбе он умудрился задрать приклад к уху, а ствол, соответственно, почти упереть в землю.
Земля перед ним вздыбилась пылью.
Народ оторопел.
Упасть догадался лишь начальник полигона. Остальные тоже потом попадали, но когда всё уже закончилось.
Чудом рикошет не задел никого.
Визгливо так, истерично посмеивались.
Сдержанный ариец Цейс оттаскивал от Андрюши капитана Щеглова.
Тот страшно разевал зубастый рот и выкрикивал разные слова. Слово “хуй” звучало особенно часто.

Где бы ещё, как не в армии, благодаря рядовому Андрюше Торопову, я понял истинное значение глагола “оторопеть”?

Когда на присягу к Андрюше приехал отец, совершенно нормальный, кстати, мужик, к нему сбежалось чуть ли не всё командование части. Главный вопрос задал наслышанный о новом подчинённом командир части - полковник Павлов:
- Что же нам, блин, теперь делать-то, а?..
- Подлянку вы нам сделали, уважаемый папаша, большую, - добавил Щелкунчик.
Андрюшин отец виновато вздохнул и изрёк:
- Я с ним 18 лет мучился. Теперь вы два года помучьтесь. А я отдохнуть имею право.
И уехал.

4.

В курилке к нам подходит ухмыляющийся Цейс.
- Почти каждый из вас, - усаживаясь на скамью, говорит он, - где-нибудь через полгода заведёт себе блокнотик, куда будет вписывать всякие солдатские афоризмы.
- Це шо? – удивляется Костюк.
Цейс смотрит на меня.
- Ну, крылатые фразы там, выражения, - объясняю я Сашко. – Поговорки, приколы всякие...
- Вот-вот, - Цейс разминает в тонких пальцах сигарету. – И про ефрейтора, и про службу, про лошадь, про книгу жизни… Знаете такое? Типа, жизнь – это книга, а армия – две страницы, вырванные на самом интересном месте.
- А разве не так? – Ситников щёлкает зажигалкой и подносит её Цейсу.
Цейс прикуривает и выпуская дым, внимательно оглядывает нас, будто видит впервые.
- Кому как, - наконец, отвечает он. - У тех, кто так говорит, убогая какая-то жизнь получается. Две страницы – это два года. Год равен странице, так? Ну, а всего страниц этих сколько в книге получится? Шестьдесят, семьдесят? Восемьдесят с небольшим, если повезёт? Это не книга, это брошюрка получается хиленькая. А некоторые, - сдувает с кончика сигареты пепел Цейс, - могут годы службы превратить в два интересных тома в полном собрании сочинений своей жизни. Но это я так, к слову… - будто спохватывается лейтенант и встаёт. - А вот про лошадь - это совсем глупость!
- За два года солдат съедает столько овса, что ему стыдно смотреть в глаза лошади! – хвастает эрудицией Гончаров.
Цейс усмехается:
- Вот я и говорю, что глупость. Завтра – марш-бросок. Пятнашка. Это пустяк!
- Пятнадцать километров? – в ужасе переспрашивает кто-то.
- Для начала – да. А потом – побольше. Так что лошадям в глаза можете смотреть на равных! – уходя, улыбается лейтенант. И добавляет:
- Если пробежите, конечно.

Автомат. Подсумок с двумя магазинами, слава Богу, пустыми. Противогаз. Сапёрная лопатка, малая. Фляга с водой. На голове – неудобная и тяжеленная каска.
Топот. Хрипы. Пыль. Пот.
Лопатка бьёт по ногам, норовя попасть по паху. По спине и заднице лупит приклад автомата.
- Не растягиваться!
Мама, роди меня обратно!
- Га-а-зы!
Куда же, блядь, деть каску?!
Бежим по каким-то оврагам с пожухлой травой. Вверх – вниз, вверх – вниз…
Подбегаем к знаменитой в части Горе Дураков, она же – Гора Смерти. Подъём градусов в тридцать – тридцать пять, долгий, нескончаемый. Его заставляют преодолевать гуськом, с поднятым над головой автоматом.
В моём противогазе что-то уже хлюпает. Пальцем оттягиваю резину с подбородка и на горло и грудь вытекает не меньше стакана пота. Пытаюсь немного отвинтить бачок фильтра и с жадным сипением ловлю приток воздуха.
- Я щас кому-то покручу! – раздаётся рядом рык Рыцка.
От испуга чуть не падаю, но, оказывается, это не мне. Рыцк подловил кого-то другого. Коротким тычком кулака бьёт провинившегося в резиновую скулу. Пока тот трясёт в недоумении противогазной мордой, Рыцк добавляет ему ногой в живот и снова кулаком, на этот раз по спине.
«Залетевший» - мне кажется, это тот самый Патрушев, что уже в поезде скучал по маме и бабушке, - подламывается в коленях, падает и елозит в пыли.
Наш унтерштурмфюрер безучастно наблюдает за ним, взлохмачивая прилипшую ко лбу белобрысую чёлку.
Я везунчик. Осознание этого придаёт мне немного сил. Каким-то чудом всё же добегаю до казармы.
Утром следующего дня заметил, что ремень висит на мне совершенно свободно.
Позже почти каждый день приходилось подтягивать бляху ещё и ещё.

Лейтенант Цейс оказался маньяком военного дела. От беспрестанной разборки и сборки автомата Калашникова пальцы наши были сбиты в кровь.

- Предмет, который вы держите сейчас в руках, - говорил Цейс в начале занятий, - является неотъемлемым фактом русской культуры. Таким же значительным, как наша великая литература. Или знаменитый балет. Наука, наконец. Человек, не умеющий обращаться с автоматом Калашникова, не имеет права называться культурным человеком. Осознайте этот факт.

- А как же душманы? - спросил я. - Они-то с “калашом” на “ты”, но вот с культурой...
Цейс снисходительно улыбается:
- В Древней Греции необразованным считался человек, не умеющий плавать. Однако, человек, который только и умеет, что плавать, вообще за человека не считался.

И что тут возразить?
Всё-таки в немцах, даже в поволжских, эта страсть сортировать людей, похоже, неистребима.

Цейс обожает гонять нас по ПП - полосе препятствий.
Больше всего полоса походит на огромную дрессировочную площадку для крупных собак.

Полдня мы метали учебные гранаты-болванки, не вылезали из бетонных окопчиков, бегали вокруг стен с пустыми окнами, прыгали через ямы, подныривали под перекладины, со страхом поглядывая на высоченные щиты, через которые, ухватившись за край, надо было перелезать.

Толстый Кица с размаху бился о преграду и жалобно смотрел на Цейса. Тот неумолимо приказывал повторить. Кица снова шёл на таран...

Особенно меня пугала пробежка по высоко расположенному - два с лишним метра - узкому бревну. Ступни просто не помещались на него. Я поделился этим с Пашей Рысиным.
Паша - низенький крепыш с татарским лицом, меня подбодрил:
- Чего бояться-то? Ну, ёбнешься вниз... Подумаешь!.. А вдруг повезёт и сломаешь чего-нибудь? А? В санчасти проваляешься, а там - не здесь... А лучше всего - ногу сломать, - аж зажмурился от мечтаний Пашка. - Тогда точняк, в Питер, в госпиталь отправят.

Самое смешное, что это помогло.
Правда, никто из нас ничего так и не сломал. Даже Торопов.
Его на ПП вообще не пускают.


Санчасть - предел наших мечтаний.
С утра надо записаться у дневального в особый журнал. После обеда один из сержантов ведёт строем человек пятнадцать - двадцать к расположенному недалеко от бани одноэтажному домику из светлого кирпича.
Принимают нас две медсестры - офицерские жёны из военгородка. Одна пожилая, лет под сорок. Другая моложе. Обе блеклые, страшненькие.
Но мы всё равно пялимся на них без стеснения. Особенно на ноги. Всё-таки единственные женщины, которых мы видели за всё это время.
Жалобы у всех стандартные - стёртые до кровавых мозолей ноги, больные головы и животы. В стационар с таким не попадёшь.
Изредка с медсёстрами сидит начмед - майор Рычко.
- А-а! Полу-однофамилец пожаловал! - приветствует он всегда нашего Рыцка. - Давай, заводи болезных! Сейчас я их оптом лечить буду!

Больных майор Рычко, как и положено военврачу, ненавидит. Даже с температурой под сорок - а со мной случилось именно это, майор поначалу пытался выпереть в роту с таблеткой аспирина. Долго и придирчиво осматривал меня водянистыми глазами. Бледные губы его при этом беззвучно шевелились.
Ходят слухи, что майор дважды переболел белой горячкой.

В анналы истории части Рычко вошёл после истории со стоматологическим креслом.
Какая-то проверочная комиссия обнаружила, его, кресла, отсутствие. Доложили командиру.
Тот вызвал начмеда.
Через полчаса обиженный майор, покидая штаб, пожаловался дежурному по части:
- Батя говорит, будто я пропил стоматологическое кресло. А ведь это не так.
Майор горестно вздохнул. Укоризненно покачал головой:
- Это совсем не так. Я просто обменял его на дополнительный спирт. Вот и всё.

Заглаживая вину, Рычко повадился зазывать к себе вечерком в кабинет Батю - командира полка полковника Павлова, красивого, породистого мужика с грустными глазами сенбернара.
Павлов, как это часто бывает с людьми порядочными и хорошими, сгорел от спирта за несколько лет.
А майор Рычко до сих пор жив.
Подполковник запаса.
Сука.

В санчасти же я и Мишаня Гончаров - у того случилось расстройство желудка - проходим лечение трудотерапией.
Из длинного списка правил, висящих в коридоре санчасти, мне запомнилось лишь одно: ”Привлекать больных к труду, как к процессу, ускоряющему выздоровление”.

Нас и привлекают.
Мы дернуем тропинки.
Где-то на задворках казарм вырубаем лопатами огромные пласты дёрна, грузим их на старую рваную плащ-палатку и волоком, обливаясь потом на страшной жаре, тащим к протоптанным в неположенных местах тропинкам. Укрываем эти тропинки дёрном, придавая земле первозданно-девственный вид.
Мишаня, как обычно, матерится и поносит всех и вся. Я же смиренно думаю о смерти, которая должна была наступить не позже обеда.

Благодаря трудотерапии Мишаня действительно выздоровел к вечеру.
К обеду следующего дня попросился на выписку и я.

Вечерняя поверка.
Сержант Рыцк тычет ручкой в журнал.
- Ты и ты! Завтра дневальные.
- Есть!
- Дежурный по роте - младший сержант Гашимов.
- Иест.
Мой первый наряд. Тумбочка.

И вот я на ней стою. Не на ней, конечно, а рядом. На тумбочке телефон. За моей спиной стенд с инструкциями. Над головой тарелка часов.
Ночь.
Гашимов спит на заправленной койке. Раз в полчаса он просыпается и проходит по взлётке туда-сюда. Каждый раз я поражаюсь кривизне его ног. Гашимов подмигивает и снова отправляется спать.
Через час мне будить Цаплина. Ему повезло - спит с двух до шести. Встанет за полчаса до подъёма.
Скука.
Ночью, если не спишь, всегда хочется жрать. И курить.
Пожрать нечего.
Зато в пилотке заныкана сигарета.
Мне немного стыдно, что зажал её от Цаплина, Ну, да ладно.
Осторожно, на цыпочках, подхожу к полуприкрытой двери на лестницу и торопливо курю мятую и кривую “приму”.
Аккуратно бычкую и прячу окурок обратно в пилотку - Цаплину на пару тяг, после подъёма.
Звонит телефон.
В два прыжка возвращаюсь к тумбочке и хватаю трубку.
- Учебная рота...
- Как служба, сынок? - интересуется чей-то хрипловатый голос.
- Ничего пока, - машинально отвечаю. - А кто это?
В трубке усмехаются:
- Когда спрашивают : “Как служба?” положено отвечать : “Вешаюсь!”. Впитай это, а то после присяги заебут.
Я впитываю.
- А сколько прослужил уже? - опять любопытствует голос.
- Неделю почти... Опять подвох какой-то? - я даже рад возможности поболтать.
- Подво-о-ох?.. -удивились в трубке. - Слово-то какое... Наёбка, обычно говорят... Ты сам откуда?
- Москва.
- А я с Воронежа. Слышал такой? Почти земляки. Вот так-то.
Я молча киваю.
- Я, зёма, чего звоню-то... Попрощаться. Последнюю ночь тут провожу. Утром в штаб, за документами, и всё!.. Дембель у меня, прикинь! Послезавтра дома буду!
- Завидую! - искренне говорю.
- Вот и решил позвонить в учебку. У тебя-то всё впереди. Но, зёма, не кисни. Дембель неизбежен, как заход солнца! Удачи тебе! Давай!
- Счастливо.
Положив трубку, я присел на краешек тумбочки.
Бывает же такое... Не все из них звери.

На тумбочку нам звонят постоянно. Из казарм, с КПП, с объектов. Отовсюду, где есть телефон. “Сколько?” - рявкает в трубке устрашающий голос. Нужно назвать оставшееся до ближайшего приказа количество дней. “Вешайтесь, духи!” - блеют нам в ответ.
Проблема в том, что звонили и деды, и черпаки. Последним, соответственно, до приказа на полгода больше.
- Кому? - спрашиваю, стоя на тумбочке во второй раз. - Деду или черпаку?
Трубка захлёбывается руганью.
- Ты, душара, сам знать должен! Попробуй только ошибись, сука! Ну! Сколько?!
- Вешайся! - отвечаю.
В трубке что-то квакает. Обещают сейчас же прийти и убить.
- Приходи.
Кладу трубку.
До конца наряда в мандраже.
Никто не пришёл.

Некоторые пытаются вынести из столовой куски “чернушки”, чёрного хлеба - его, в отличии от пайкового белого, выставляются целые подносы. Прячут в карманах сахар.
Сержанты устраивают внезапные обыски.
К найденным кускам добавляется целая буханка. Весь хлеб приказывают сожрать за несколько минут. Нормативы разные. Всухомятку - пять минут. С кружкой воды - две. Иногда предлагают выбирать самому.
Удивительно – знают ведь, что не уложатся, а всё равно пытаются, запихивают огромными кусками, давятся, блюют...
За невыполнения “норматива” получают по полной.

С сахаром любит развлекаться сержант Роман. Заставляет зажать кусок зубами и бьёт кулаком снизу в челюсть. Бывает, сахарные крошки вылетают вперемешку с зубными.
Каждый раз, обыскивая меня, Роман по-детски удивляется:
- Длинный! Как же так - тебя голод не ебёт, что ли? Вон какой ты лось! Чего хлеб не нычешь?
- У меня метаболизм замедленный, - обычно отвечаю я.
К научным словам сержант Роман испытывает уважение. Молча бьёт меня кулаком в грудь и переходит к следующему.

Сержант Роман отличается удивительным мастерством. В долю секунды он может нанести пару коротких и точных ударов по скулам провинившегося. Да так удачно, что не оставляет синяков. Челюстные же мышцы у жертвы на пару дней выходят из строя.
Получивших своё от Романа легко вычислить в столовой - они не едят второе, а осторожно, вытянув губы, пытаются пить с ложки суп.

По-южному весёлый и задорный, Роман щедро награждает нас, духов, “орденом дурака”. Суть заключается в следующем.
На выданной нам форме металлические, со звёздами, пуговицы крепятся к сукну специальной петелькой-дужкой.
Роман, как эсэсовец Мюллер из “Судьбы человека”, проходит вдоль шеренги на вечерней поверке и размеренно, с силой и неумолимостью парового молота, каждого бьёт кулаком в третью пуговицу сверху.
Через несколько таких поверок на груди расплывается синяк размером с блюдце. В центре - маленькая чёрная вмятина от дужки.
Её, эту самую дужку, я загнул, прижав к основанию пуговицы, в первый же день, по совету, полученному на гражданке от отслуживших уже друзей. Синяка у меня почти не было, да и вкладывал мне Роман не сильно. Так, для формы.
Неделю спустя, после бани, я поделился секретом с Мишаней Гончаровым. Уж очень пугающе выглядел его “орден”.
Где знают двое... Через несколько дней, на утреннем осмотре, Роман заставил всех расстегнуть третью пуговицу. Приказал отогнуть петлю обратно. А за порчу казённого имущества мы отбивались на время часа полтора.

На этих “орденах” сержант Роман и погорел.
Наступила жара, и на зарядку мы побежали по форме номер два - голый торс.
Мимо шёл замполит полка.
С Романа сняли лычки и отправили в кочегарку. Не в печь, к сожалению, а старшим смены.


5.

Мы сидим в бытовой и подшиваем подворотнички. Самое трудное – правильно натянуть их на ворот гимнастёрки. С каждым днём подворотнички становятся почему-то всё короче и короче. От ежедневной стирки и сушки утюгом вид у них замусоленный и жалкий.
Подшивой – белой тканью, нам, духам, до присяги подшиваться не положено. После, когда из духов мы станем бойцами, разрешается подшиваться тоненьким, в два раза сложенным куском материи.
Черпаки и деды подшиваются в несколько слоёв, больше пяти. Выступающий кантик выглядит у них красивой белой линией. На внутренней стороне, у сходящихся концов, стежками обозначаются флажки – один у черпака и два у деда.
У нас никаких изысков нет, поэтому выглядим мы, как и положено – по-чмошному.

Входит Криницын.
- Вот! - потряхивает он измятым тетрадным листком. - Выпросил у Зуба. Он мне надиктовал, а я записал.
Круглое лицо его разрезает довольная улыбка.
- Это поважней будет, чем присягу учить! “Сказочка” называется! Зуб сказал, что деды сразу, как нас в роты переведут, её спрашивать наизусть будут. Кто не знает - по сто фофанов отвесить могут.
Листок идёт по рукам. Доходит и до меня. Я вглядываюсь в торопливые криницынские каракули. Разбираю следующее:

Масло съели - день начался.
Старшина ебать примчался.
Мясо съели - день идёт.
Старшина ебёт, ебёт.
Рыбу съели - день прошёл.
Старшина домой ушёл.
Дух на тумбочке стоит
И ушами шевелит.

- Это что за херня? - поднимаю глаза на Криницына.
Тот снисходительно улыбается:
- Так я же говорю - “сказочка”. Её дедушкам на ночь заставляют рассказывать. Мне Зуб объяснил всё и прочитал её. Чтобы мы, это... Ну, готовы были. После присяги-то...
Продолжаю читать:

Дембель стал на день короче,
Спи старик, спокойной ночи!
Пусть приснится дом родной,
Баба с пышною пиздой!
Бочка пива, водки таз,
Димки Язова приказ
Об увольнении в запас.
Чик-чирик-пиздык-ку-ку!
Снится дембель старику!

Возвращаю листок.
- Ну, что, - говорю, - неплохо. Фольклор, как ни как. Не шедевр, конечно. Но четырёхстопный хорей почти выдержан. Произведение явно относится к силлабо-тонической системе стихосложения.
- А? - по-филински вращает головой Криницын, тараща глаза то на меня, то на других.
- Учить, говорю, легко будет. Давай! После отбоя мне расскажешь. С выражением.
С каждым словом завожусь всё сильнее. От нестерпимого желания съездить Криницыну по роже сводит лопатки и зудит спина. Чувствую, как приливает к лицу кровь.
Вовка Чурюкин трогает меня за плечо:
- Остынь, чего ты...

Чем ближе к присяге, тем дёрганей мы становимся. Уже вспыхивало несколько коротких драк. Любая мелочь способна вывести из себя.
Холодкова и Ситникова с трудом разнял даже Рыцк. Те катались по полу, орошая всё вокруг красными брызгами из разбитых носов. Рыцк влепил им по три наряда, и заставил полночи драить “очки”. А подрались они из-за очереди на утюг, не договорившись, кто гладится первым.
Правда, теперь они не разлей вода. Вместе ходят по казарме и задирают молдаван и хохлов. Повадками и голосом “косят” под Рыцка и Зуба. Совсем как я в первую ночь в бане.

- А ты, типа, у нас невъебенно старый? - Криницын бледнеет и делает ко мне шаг. - Или охуенно умный? А-а! Ну да! Ты же у нас студент!
Но в драку лезть не решается, и лишь ещё больше таращит глаза.
- Вот и погоняло у тебя тогда будет - Студент! - вдруг объявляет он и прячет листок в карман. - Я им как друзьям принёс... Помочь чтобы... Ну и хуй с вами!.. Живите, как хотите!
Криницын поворачивается к выходу.
Наваливается на него человек пять сразу. Мне едва удаётся достать пару раз кулаком до его рожи – мешают руки других.
На шум вбегают Гашимов и Зуб.

Каждый из нас поочерёдно отрабатывает наказание - “очки”. Все шесть грязно-белого цвета лоханей необходимо тщательно натереть небольшим куском кирпича. Так, чтобы “очко” приобрело равномерно красный оттенок.
Рыцк лично принимает качество работы. Если ему не нравится, смываешь из ведра и начинаешь по новой.

Чурюкин пытается схитрить. Он уже успел заметить, что обломок кирпича всего лишь один, и когда очередь доходит до него, трёт пару минут “очко” и роняет кирпич в сливное отверстие. Огорчённо вздыхает и отправляется докладывать Рыцку. На его физиономии огорчение и сознание вины. Перед выходом из сортира Чурюкин нам подмигивает. Мы, те, кто уже сдал свои “очки”, драим тряпочками медные краники в умывальной.

Благодаря Чурюкину мы узнаём, что такое “ловить динозаврика”.

Вот Вовка, сняв китель, стоит на коленях у покинутого было “очка” и запустив в него руку почти по плечо, пытается нашарить и извлечь упущенное казённое имущество. За его спиной, положив ему руку на затылок, стоит Рыцк и методично отвешивает звонкие фофаны.

- На каждую крученую жопу найдётся хер с винтом, - говорит нам сержант Рыцк. - Правда, бывает, что задница не только крученая, но и с лабиринтом...
Рыцк выдерживает паузу.
- Но у сержанта даже на такую жопу найдётся хуй с закорюкой! - заканчивает он. - Правда, Чурюкин?

Кличка “Студент” ко мне так и не пристала. Не знаю, почему. Рожей, наверное, не вышел.
Как владельца самых больших сапог прозвали просто Кирзачом.
Кличек было много, но не у каждого. В основном не мудрили - за основу бралась фамилия.
Кицылюк стал просто Кица, Макс Холодков - Холодец, Ситников - Сито. Цаплин - конечно, Цаплей. Вовка Чурюкин - просто и незатейливо - Урюк.
Гончарова за вредный характер звали Бурый.
Кто-то, как Паша Рысин, из города Ливны, он же Паша Секс, притащил кликуху с гражданки.

А “сказочка” разошлась всё-таки по роте.
Гашимов, которому на дембель лишь через год, заменил в ней “старика” на “черпака” и с удовольствием выслушивает от желающих. По-восточному щедрый, за хорошее исполнение угощает чтеца сигаретой.
Желающие всегда находятся.

Меня в “сказке” веселит многое, но особенно – “баба с пышною пиздой”. Представляется что-то кустодиевско-рубенсовское, как раз во вкусе основного контингента рабоче-крестьянской.
Блядь, ну что же мне в универе не училось-то...

Женатого Димку Кольцова, жилистого и высокого паренька из Щёлково, мучают каждую ночь поллюции.
Точнее, ночью-то они его не мучают, а даже наоборот. А вот по утрам, когда надо вскочить и откинуть на спинку кровати одеяло и простынь, Димка страдает.
С треском отдирает себя от простыни и ныряет в брюки, прикрывая белесые разводы на трусах.
Трусы нам выдаются всегда новые, “нулёвые”. Они отчаянно линяют и красятся. Вся простынь Димки заляпана сине-голубыми пятнами.
- Я привык дома, со своей, каждую ночь... - смущается Кольцов. - А тут и не вздрочнёшь ведь нигде. Куда ни сунься - везде кто-нибудь торчит...
Наши койки стоят рядом.
- Ты, Димон, ночью только, того... не перепутай!.. А то полезешь спросонья… - говорю я ему обычно после отбоя. - Я ведь твой боевой товарищ, а не...
- Иди на хер!.. - грустно вздыхал Димка.

Самое вкусное на завтраке - это пайка.
На алюминиевом блюдечке два куска белого хлеба, кругляшок жёлтого масла и четыре куска рафинада.
Пшёнка плохо проварена, но мы рубаем её с удовольствием.
- Кому добавки?! - страшным голосом вдруг орёт один из поваров с раздачи.
Все смотрят на сержантов.
Те кашу вообще не берут никогда, едят только пайку.
Рыцк разрешающе кивает.
У раздачи столпотворение.
Высрались, видать, пирожки домашние.

Каша сплошь в чёрных зёрнах, мелких камешках и непонятном мусоре. На зубах противно скрипит. Наиболее подозрительные вкрапления извлекаю черенком ложки на край миски.
Вова Чурюкин говорит, что это крысиное дерьмо.
Очень может быть.
Рядом со мной сидит Патрушев. Ковыряя ложкой в тарелке, он говорит мне:
- Видал, сколько всего тут. А вот у меня дома бабушка сядет, очки наденет, на стол пакет высыпет, и тю-тю-тю-тю... - Патрушев шевелит пальцами, - переберёт всё, чтобы чистая крупа была. Не то, что здесь...
Патрушев вздыхает.
Сидящий напротив Мишаня Гончаров неожиданно злится:
- А ты, бля, пойди к сержантам, скажи им, что тебе не нравится! А ещё лучше - на кухню попросись, вместо бабушки своей будешь! Тю-тю-тю! - передразнивает Патрушева Мишаня. - Глядишь, к дембелю управишься!
- Ну, Бурый, чего ты... Я так, просто... - снова вздыхает Патрушев. - Дом вспомнил.

Я смотрю на его мягкое, безвольное лицо и мне становится жаль парня.
“Как он будет служить?”
Я знаю, что под гимнастёркой у него до сих пор не сошёл внушительный “орден дурака”.
Любимец сержанта Романа.

- Что ты смотришь на меня глазами срущей собаки?! - орал обычно Патрушеву Роман.
Бил он его сильно.

Размер части мне до сих пор точно неизвестен. Ясно, что часть не маленькая.
От КПП до здания штаба идёт дорога длиной почти в километр. Бордюр - здесь его называют по-питерски “поребрик” - выкрашен в красно-жёлтую полосу.
По обочинам – высаженные через равные промежутки берёзы.
У штаба дорога разветвляется и меняет окраску поребрика. Жёлто-зелёный пунктир ведёт к клубу и казармам, их четыре, двухэтажные, из светлого кирпича. Возле каждой казармы – крытая курилка со скамейками вокруг врытой в землю бочки. Несколько жестяных щитов с плакатными солдатами, стоящими на страже родины.
Уютный домик, окружённый ёлками – санчасть. За ней – вещевой склад и баня с котельной.
Дорога с чёрно-белым поребриком огибает столовую и продсклад, уходя куда-то дальше, за холм. Там ещё никто из нас не был.

Наша учебная рота проживает в отдельной казарме, четырёхэтажной. Мы на верхнем, а три этажа под нами пустые.
Наверное, чтобы мы по лестнице туда-сюда получше бегать научились. Или чтобы злые «дедушки» к нам в окно не залезли…
За нами – склады ГСМ и автопарк, справа от них - здание караулки и тёмные башенки постов. Ещё дальше – множество деревьев, целый лес. Над их верхушками видны крыши каких-то секретных корпусов, сплошь в разлапистых антеннах.
Перед казармой – огромный асфальтовый плац. Здесь нас каждый день дрочат строевой. Готовят к присяге.
За плацем – спортгородок. Турники, брусья, беговая дорожка вокруг пыльного футбольного поля. Там же – полоса препятствий.
Левым своим краем спортгородок выходит к небольшому озерцу. Вода немного затхлая, цвета потемневшей меди. Сгнивший деревянный пирс длиной в несколько метров. На берегу лежат перевёрнутые вверх дном обшарпанные лодки.

Наш Цейс говорит, что раньше в курс молодого бойца входили водные занятия тоже, но несколько воинов едва не утонули, и решено пока повременить.

Есть подсобное хозяйство с коровами, свиньями и курами. Предмет гордости командования – свежее мясо и яйца на солдатском столе. До нас же почему-то доходят лишь хрящи и жилы.
Полигоном и стрельбищем гордятся меньше. Мы там были всего дважды, и, как сказал Цейс, ещё пару раз побываем там за всё время службы.

Территория части, по крайней мере, знакомая нам, обнесена бетонным забором с ржавыми крючьями поверху. На них витки колючей проволоки, провисшей и местами оборванной.
Роль “колючки” скорее декоративная, но всё равно радости мало.

Дни пошли не то, чтобы быстрее... Но впечатление новизны начало уступать место рутине, усталости и тоске.
Это как при путешествии поездом, особенно, если впервые. Сначала всё кажется необычным и значимым - гул голосов на вокзале, запах угля на перроне, форма проводника, купе, соседи-попутчики... Рассматриваешь всё с интересом. Вникаешь в устройство откидных полок и замка в дверке купе. Прилипаешь к окну, разглядывая проплывающий мимо унылый, в общем-то, пейзаж. Куришь в холодном тамбуре, поглядывая на такую удобную, манящую дёрнуть её со всей силы, ручку стоп-крана в тёмно-красном гнезде. Шляешься по составу, хлопая металлическими дверьми. Сидишь в вагоне-ресторане.
И вдруг замечаешь, что от всего этого ты смертельно устал, и кругом лишь грязь, грохот, лязг, стук колёс, чужие, неприятные тебе люди, сквозняки. Подобно лиловой туче, растущей на горизонте, в душу заползает тревога. Что ждёт тебя?.. Кто встретит?.. Куда ты? Куда?

И что-то мелькает за грязным окном, кто-то храпит на верхней полке, на столике нет места от пустых стаканов и объедков… Да-да! да-да! да-да! да-да! - вбивается, вгрызается в тебя песня колёс, и уже нет тоски, нет тревоги, а усталость одна и томящее ожидание - быстрее бы уже...

Завтра присяга.
По части бродят приехавшие уже к некоторым родители.
Поразила мать Костюка - совсем старуха, в каких-то длинных юбках и серых платках. Привезла два просто неподъёмных баула - яблоки, сгущёнка, колбаса кровяная, домашняя. Сало, конечно, а как же без него...
Казарма просто завалена жратвой и куревом.
За несколько недель успели отвыкнуть от обычной еды.
Жрём все сразу – колбасу запиваем сгущенкой и заедаем копченым салом с шоколадными конфетами вдогонку.
Многих с непривычки здорово несёт – сортирные очки постоянно заняты. Не справляясь с возросшей нагрузкой, забиваются. Дневальные, матерясь, то и дело пробивают их.
Наблюдаю за ними и чувствую почти счастье, что сегодня не в наряде.

Дима Кольцов, мы сидим с ним в курилке, сегодня грустнее обычного.
- Я вот подумал тут, - раскуривает от окурка новую сигарету Дима. - Завтра мои приедут. Щелкунчик обещал, мне с Натахой комнату дадут в общежитии, до вечера. Да разве этого хватит... Но я о другом. К тебе мать приедет. К Максу невеста... К хохлам, вон, наприезжало уже сколько!.. Ко всем почти кто-нибудь приедет.
Дима сосредоточенно курит.
- Брат у меня, старший, на фельдшера учился. В морге практику проходил. Рассказывал мне… Вот там вскрытие знаешь как проводят?.. Нет?.. И лучше тогда и не знать... Потом, конечно, приоденут, подкрасят. Родным и близким выставят. Церемония прощания. Всё так чинно. Гроб по транспортёру за шторки уезжает... А там тебя из прикида твоего - раз! И опять голышом в общую кучу. Сверху следующего. Штабелями...
- Димон, ты чего это?.. - я передёргиваю плечами.
- А то, что уж больно схоже всё. Вот наши на нас полюбуются, всплакнут даже. А мы такие все в парадке, при делах. Командиры речь толкнут. Праздничный обед в столовой, говорят, будет. Чем не поминки? А потом родителей за ворота выставят. И то, что тут с нами потом будет, лучше бы им не знать...
Я докуриваю почти до фильтра.
“Если я попаду сейчас, всё будет хорошо,” - загадываю желание и щелчком отправляю окурок в урну.
Он пролетает высоко над ней, шлёпается на чисто подметённый асфальт дорожки и укатывается куда-то по дуге порывом ветра.
- Умеешь ты людей развеселить, Дима! - мне не хочется смотреть на приятеля.
Дима молчит.

Завтра, в восемнадцать ноль-ноль, нас разведут по ротам, в расположение полка.
Я уже знаю, что зачислен во взвод охраны. Со мной туда идут ещё семь человек.
Последний день карантина. С завтрашнего дня – совсем другая жизнь. И это только начало.
 
Конечно нет. Повесть написал Вадим Чекунов, про то как служил в 90е, если Вы служили рекомендую почитать очень реально мужик пишет.
 
Молодец,здорово!!! Читая, нахлынули воспоминания своей службы в Москве в "Теплом стане!!! Да....Как нибудь соберусь,может напишу свой очерк : служба в Москве парня из Питера! Вспоминаю....ведь столько было. И путч и Карабах и Рига!!! И предательство и настоящее армейское братство! И пацаны, казавшиеся ни какими, показывали безграничную смелость! И офицеры...сынки генералов,закончивших ВШКГБ Москвы в чине уже старлеев. Ставшие сразу ком.рот....в рот им компот! (извиняюсь за каламбур). Холеные...в натовских комках и берцах! "Пора в поход"- сказал комбат, закидывая толстый зад в машину. "Еб.сь все в рот!" Сказал солдат, закидывая вещмешок на спину! У нас тоже были свои стихоплеты....
 
Конечно нет. Повесть написал Вадим Чекунов, про то как служил в 90е, если Вы служили рекомендую почитать очень реально мужик пишет.

Товарисч Майор, я прочитал. Понравилось. Немного похоже на начало моей службы, напишу чуть позднее.
 
"Пора в поход"- сказал комбат, закидывая толстый зад в машину. "Еб.сь все в рот!" Сказал солдат, закидывая вещмешок на спину! У нас тоже были свои стихоплеты....[/QUOTE]

А у нас такая версия его была:
Люблю поход, сказал комбат, садясь в свою машину.
Е@ал я в рот, сказал солдат, взвалив мешок на спину.

А вообе рассказ мега-реальный. Факт.
 
Голая правда жизни. У меня в 88-89 на севере Карелии, в Калевале, было очень похоже, правда рукоприкладства было поменьше. Но колорит - тот !
Всем рекомендую по теме - Олег Дивов, "Оружие возмездия", и годы примерно те же.
 
СПОРТРОТА (часть первая)

До призыва в армию молодой парень с шахтёрского посёлка Кагиров Тимур успел получить диплом в политехническом техникуме областного центра и выполнить разряд Кандидата Мастера Спорта СССР (КМС) по боксу в весовой категории до 48 кг.( вес "Мухи"). Как все пацаны тех лет относился к своему призыву в войска абсолютно спокойно. Такого понятия как «закосить от армии» в то время не существовало в принципе. Тем более Тимур знал, что по договорённости своих тренеров с военкоматом служить он будет недалеко от дома в спортроте танкового училища. А вот этот факт в те далёкие годы был очень даже большой редкостью. Обычно армейская служба проходила вдалеке от родных мест.
На областном призывном сборном пункте Тимур пробыл всего один день. Под вечер появился здоровый майор с петличками танкиста и со значком Мастера спорта СССР, посадил Тимура и ещё двух призывников в Уазик и привёз всех в расположение танкового училища. Было уже поздно, майор представился как старший тренер спортивной роты Литвиненко и оставил их до утра в спортзале. Тимур познакомился с ребятами, оказались оба тоже выполнили на гражданке разряд КМС, но – по лёгкой атлетике. Новобранцы, рассказывая друг другу байки из спортивной жизни, поужинали последний раз остатками домашней пищи. На ночь улеглись, как могли, там же в зале - на матах.
Утром привели всех троих в клуб части в кабинет старшего тренера. Майор, сидя за столом и поглаживая свой круглый живот, объяснил, что служить они будут в спортивной роте, которая здесь так и называется - подразделение майора Литвиненко. Спортрота располагается на последнем четвёртом этаже казармы батальона обеспечения. В подвале и на чердаке здания тоже есть спортзалы, где в основном тренируются борцы и боксёры. Главный спортсмен части важно сообщил, что закончил в своё время военный факультет Ленинградского института физической культуры им. П.Ф. Лесгафта, является мастером спорта по вольной борьбе; и целых два года он будет из них делать нормальных военных спортсменов, а не сопливых гражданских физкультурников.
В конце короткой лекции добавил, что выступать придётся за училище и округ не только по своим видам спорта, но и по военному троеборью - бег на 3 км, стрельба и метание гранат. До присяги им необходимо будет пройти курс молодого бойца в батальоне обеспечения училища, где они будут приписаны по штату. После чего майор привёл их в этот батальон и радостно представил старшине:
- Вот мои засранцы - бегунцы! Отдаю до присяги, комбат знает.
Тимур тут же хотел сказать, что он, во-первых, не засранец, а во-вторых, совсем не «бегунец», а КМС по боксу. Но решил пока молчать и разобраться, что к чему. Прочувствовать, так сказать, атмосферу солдатской жизни и её дух.
Прочувствовал! Но немного позже! Особенно - дух! Старшина спросил размер обуви, на глаз прикинул одежду и повел в баню, вернее, в душ с едва тёплой водой, а сам отправился на вещевой склад за формой. В предбаннике призывники оставили свою гражданскую одежду, которую тут же осмотрел с брезгливым видом местный солдат-банщик. Помылись быстро, хотя на троих был всего один кусок мыла.
Странно, но, вся новая военная форма и обувь подошла призывникам по росту, хотя Тимур от многих отслуживших слышал, что в начале службы всем выдают на размер больше. Старшина привёл всех в роту и выдал каждому по паре чёрных погон, петличек, нитки и иголки. Затем вызвал дежурного по роте и приказал отвести пополнение в бытовку и научить молодых солдат оборудовать форму. Дежурный по роте представился младшим сержантом Смирновым и сказал:
- Показываю только один раз!
Взял ХБ у одного из новобранцев и быстро пришил только с одной стороны погон и петличку. Затем остальные уже сами на этом наглядном примере, исколов все пальцы, оборудовали свою форму. После обеда собрали всех призывников в Ленинской комнате и приказали учить Устав. А перед ужином прошли занятия по строевой подготовке. Первый день в армии прошёл хорошо!
Наступила вечерняя поверка перед отбоем. Тимур был в этом строю самый маленький ростом и самый худой, поэтому стоял крайним слева. Надо было, услышав свою фамилию, просто громко ответить - «Я»! Перед службой Тимуру говорили и про лычки, и про звания; но он их особо не запоминал, просто знал, что все солдаты с лычками - это сержанты. Ещё он твёрдо знал, что сержантов бить никак нельзя! Дежурный по роте зачитывал список, а второй высокий и сутулый с прыщавым лицом и с одной лычкой на погоне ходил за спинами строя и пинал каждого отвечающего сапогом под колено. Это занятие доставляло «Длинному» огромное удовольствие. Когда молодой боец приседал от удара, он громко ржал и повторял:
- Не нарушать строй, солдат!
Было видно, что младшему сержанту Смирнову, зачитывающему список подразделения, эти действия прыщавого не нравятся. Но дежурный по роте ничего не говорил и дочитал список до конца. Потом последовала команда «Отбой», солдаты начали снимать сапоги и форму. «Длинный» вдруг схватил Тимура за шиворот:
- Здесь стой! - и обратился к Смирнову, - я заберу этого салабона в каптёрку, пусть сапоги дедам почистит, пока они в Ленкомнате телик смотрят.
Младший сержант только кивнул. Они вдвоём зашли в небольшую комнату, где во всю стену висели шинели и бушлаты, а сверху были установлены закрытые стеллажи. На полу лежали два тюка с бельём. Пахло мылом и молью. Посреди комнаты стоял стол со стульями, в углу комнаты - металлический сейф. «Длинный» спросил у Тимура:
- Знаешь, кто я? - и сам же важно ответил: - я - каптёр, меня зовут Станислав Нетребко! А это - моя каптёрка!
С довольным видом обвёл руками вокруг.
- А ты - просто - салабон! И звать тебя - никак! И сейчас нам будешь сапоги чистить!
Тимур только пожал плечами. Ещё с гражданки знал, что первые полгода службы ему придётся подшивать подворотнички и начищать сапоги дедам. И это в армии - нормально! Не западло! Каптёр вытащил из стеллажа щётку и металлическую банку ваксы и показал на три пары сапог в углу каптёрки. Затем, немного подумав, снял свои сапоги и поставил рядом. Сам обул резиновые тапочки.
- Умеешь чистить сапоги?
Тимур кивнул, хотя ему никто и никогда не показывал, как надо начищать сапоги. Отец только учил портянки наматывать. Длинный заржал.
- Вот и началась твоя служба, солдат! Чтобы через полчаса блестели, как у кота яйца! Я захожу в каптёрку, и мои глаза слепнут от блеска моих сапог! Всё понял, салабон?
Каптёр вытащил из ящика стола мыло, зубную щётку и пасту, взял из тюка полотенце, перекинул через плечо и вышел из каптёрки. Тимур только вздохнул и, логично рассуждая, что чем больше он намажет ваксы на сапог, тем он будет ярче блестеть, сел на тюк с бельём и принялся с усердием, не жалея ваксы, выполнять своё первое поручение. Он уже почти закончил, оставался только один сапог. Но и вакса в банке так же быстро подошла к концу. Тимур принялся ждать каптёра, чтобы попросить ещё одну банку. Через некоторое время зашёл каптёр с мокрой головой и с зубной щёткой в зубах:
- Встань с белья, чмошник! Расселся тут своим грязным задом! Где сапоги?
Тимур показал рукой на выстроенные для наглядности в ряд сапоги и пустую банку ваксы.
- Ты чё наделал? Где вакса? Всю банку на четыре пары истратил?
Каптёр схватил за голенище начищенный сапог и неожиданно ударил им по лицу Тимура:
- Оборзел вконец, салабон? Упал - отжался!
Тимур провёл рукой по своей щеке, посмотрел на следы ваксы на пальцах, сделал шаг к каптёру и спокойно сказал:
- Я не салабон! - сделал ещё один шаг и спросил: - А вот вы, товарищ каптёр, сержант?
У каптёра вытянулось лицо, а прыщи стали ещё крупней:
- Я - ефрейтор! Солдат, я не понял! Я чё тебе сказал: упал - отжался!
- Так ты - ефрейтор? Мне все говорили: «Сержантов - не бить! Никак нельзя!» А вот про ефрейторов никто слова не сказал!
И Тимур спокойно, как на тренировках по груше, чётко провёл «двоечку» - правой в челюсть снизу, левой в челюсть сбоку. Челюсть каптёра только дважды щёлкнула в ответ, а сам хозяин этой важной части головы начал медленно спадать на тюки с бельём.
«Вот и ладушки! - подумал Тимур, прикрывая за собой дверь каптёрки. - Всё по- честному! Один на один! Не надо было бить сапогом по лицу».
И сразу пошёл в умывальную комнату. Из кранов текла только холодная вода, Тимур тщетно пытался смыть следы чёрной ваксы, но только размазывал по лицу. Вспомнив, что в его тумбочке есть мыло; солдат тихонько прошёл в угол расположения, к свой кровати. Со стороны каптёрки послышался шум. Тимур в темноте сквозь двойной ряд кроватей увидел, как двое солдат провели третьего к выходу.
«Может, каптёра?» - подумал Тимур - «Делов-то - в челюсть получил! Вон, холодной водичкой окунули бы и все дела!»
С мылом вакса наконец оттёрлась. Тимур заодно сполоснул зубы и пошёл спать. Уснуть не дали. Только лёг, как снизу, с первого яруса, почувствовал удар ногой через кровать прямо по спине. Тимур подскочил и сел. У кровати стоял здоровый солдат с усами и тремя лычками.
- Прыгай вниз, быстро оделся и бегом в каптёрку! Минуту даю! Время пошло!
Когда Тимур зашёл в каптёрку, там было уже трое: один, самый здоровый, с одной сплошной широкой лычкой сидел за столом, второй, чернявый и с горбатым носом прислонился к стеллажам у окна, сбоку. Тот, который разбудил, оказался сзади Тимура. Каптёра в комнате не было. Тимур оглянулся и только сейчас заметил, что последний был рыжий, даже усы были ярко рыжими. Усатые были все втроём. У сидящего за столом усы немного свисали. А у кавказца были чёрные и пушистые.
«Хохол, Рыжий и Кавказец! Да уж, попал в компанию!» - подумал Тимур. Сержант с широкой лычкой посмотрел на Тимура и спокойно сказал:
- Я замкомвзвода, старший сержант Петренко. А как тебя звать, я даже спрашивать не буду! Потому что ты - салабон! И ты поднял руку на старшего по званию. Ты уже с первых дней в моём взводе сделал большую ошибку, солдат. И мы тебя щас немного накажем.
Тимур понял, что его сейчас будут банально бить втроём прямо здесь в каптёрке. И эта экзекуция для местных сержантов - дело будничное и простое. Тимур прикинул, что надо будет упасть на тюки с бельём, и постарался так же спокойно ответить:
- А может, один на один? С любым из вас?
Кавказец оторвался от стены.
- Микола, смотри какиэ призывники борзые пошли вконец! Один на один сержантам предлагаэт!
И коротко, без замаха, ударил сапогом Тимуру в живот! Перехватило дух, в глазах тут же потемнело. Тимур согнулся, развернулся на месте и смог упасть на тюк. Рыжий приподнял его за шиворот и ударил кулаком сзади по печени. Кавказец с разворота добавил пяткой в бок. Старший сержант так и остался сидеть за столом, только быстро сказал:
- По голове не бить!
Уже лежачего пинали ещё пару минут. Тимур чувствовал, что бьют вполсилы, без злобы. Хотя удары сапогами по корпусу были резкие и больно отдавались в голове. Замкомвзвода поднялся из-за стола.
- Всё, харэ, хлопцы! Поднимите салабона, погутарим трошки.
Тимура резко приподняли (всего 48 кг) и усадили на стул. Дыхание постепенно приходило в норму, но бока сильно болели.
- «Дня два буду отходить, если не больше, - про себя прикинул Тимур - Ну, падлы, поймать бы вас на посёлке!»
Хохол подошёл к нему, схватил правой рукой за грудки, приподнял и спокойно спросил:
- Ну, шо, душара, всё уразумел? Шо, гутарить бум старшему по званию?
Тимур, отдышавшись и стоя перед сержантом на цыпочках, посмотрел ему в глаза и ответил:
- А то ты сам не догадаешься, что я про вас всех сейчас думаю?
Хохол только улыбнулся.
- Тююю, яки борзый хлопец! - и вдруг сказал на чистом русском, - а что, молодой человек, разве мы с вами так легко перешли на ты?
Поставил Тимура на место, одернул его форму, сделал шаг назад и резко, кулаком правой, со всего размаху ударил его в грудь. Стоявший сзади Рыжий только успел отскочить. Тимур пролетел через всю каптёрку, остановился спиной и затылком об сейф и, отключившись, медленно сьехал на пол.
Кавказец только сказал:
- Вах, Микола! Так и в дысбат можем загрэмэть. Покалэчишь пацана!
- Такие, блин, живучие! Это за земляка моего, за каптёра! Кстати, где он? Ушёл в санчасть и пропал? - и попросил Рыжего, - сходи, узнай там, где он?
Рыжий, выходя из каптёрки, произнёс:
- Да чмошник твой зёма, в натуре! Гнать такого с каптёрки надо!
Хохол только тяжело вздохнул, взял графин со стола, набрал в ладошку воды и пару раз плеснул на лицо лежащего Тимура. Тимур фыркнул, открыл глаза, перевернулся на живот и остался так молча лежать. Он понимал, что больше уже бить не будут, но и так просто не хотел сдаваться. Кавказец снял с вешалки бушлат и сунул Тимуру под голову. Прошло минут десять, Тимур уже полностью пришёл в себя, только сильно болела грудь. Он привстал и уселся спиной к сейфу. Хохол спросил:
- Очухался, призывник? Смотри, кому заложишь, мы до своего дембеля тебя чмырить будем. Усекаешь политику партии и правительства? Чего молчишь, салабон?
Тимур впервые слышал слова «чмырить», но понимал, что ничего хорошего для него оно не сулит. И только ответил:
- Закладывать - западло!
Тут замкомвзвода впервые улыбнулся.
- Правильно мыслишь, хлопчик. Вот только больше борзеть не надо!
В каптёрку быстро вошёл взволнованный Рыжий.
- Трендец, бойцы! ЧП в роте! Дух каптёру челюсть сломал! В двух местах! В санчасти его оставили.
Хохол удивлённо посмотрел на Тимура.
- А с виду не скажёшь! Хотя земляку ещё на гражданке челюсть ломали. Сам рассказывал. Видно, дух добавил! Как смог, солдат? Каптёр-то - поздоровей тебя будет?
Тимур встал, сильно болели бока и ныла грудь. Но голова была в порядке, только во рту всё пересохло. Подошёл к столу, налил себе из графина воды в стакан, залпом выпил и коротко сказал:
- Бокс. КМС.
Хохол схватился за голову:
- Вот это звиндец! Приплыли! Так это ты, салабон, будешь после присяги в спортроте служить? А почему старшина сегодня только про бегунов сказал? Чего молчал, что боксёр?
Тимур пожал плечами.
- Так никто и не спрашивал. Я же предложил - один на один махнуться. Так нет, сразу пинать начали!
Молчавший до этого Рыжий вдруг протянул руку и сказал:
- Обиды не держи на нас, сам виноват! Как ты ещё из этого говна выкарабкаешься - вот вопрос? Меня Андреем зовут, замкомвзвода - Николай, - и показал на кавказца - а это Георгий.
Тимур представился сам и пожал всем руки. Николай опять сел за стол, вытащил снизу огромный кофейник и протянул Тимуру.
- Всё нормально? Идти можешь? Иди, умойся и воды набери.
Когда Тимур ушёл, он обвёл всех тяжёлым взглядом, вздохнул и сказал:
- Мало того, что ЧП в роте, так ещё и с боксёрами спортроты нам разборок не хватало. Они за своего любому пасть порвут! Гришаня, друг, у тебя же с ними всё путём. Не в службу, подымись к ним, позови на чай. Скажи - у нас в роте боксёр ихний затесался. Проблемы у него!
Георгий только улыбнулся, молча кивнул, взял пилотку и вышел. Рыжий Андрей спросил у Хохла:
- А с зёмой что делать будешь? Говорили же тебе - гнилой он. Стуканёт щас всех! Дух-то, вроде, нормальный пацанчик, правильно держится!
Николай опять вздохнул.
- Щас с боксёрами перетрём, пусть сначала пацана своего пробьют. Кто его знает, что за боксёр такой? Хотя Стасику он видимо знатно зацепил! Андрей, у нас булочки остались?
Зашёл Тимур с кофейником. Николай подключил электроприбор, затем открыл сейф, вытащил пару банок сгущёнки. Андрей принёс кулёк с булочками. Тимуру есть не хотелось, только жажда мучила постоянно. И спать очень хотелось, время было уже к 12 ночи.
Послышались шаги, и в каптёрку вошёл вначале Георгий, за ним невысокий коренастый парень в кедах и синем спортивном костюме со скуластым лицом и узкими глазами. Последним, можно сказать, вплыл, наклонив голову вперёд, громадный парень, постриженный наголо. Одет он был в солдатские штаны и майку, на ногах простые резиновые тапки, но руки были перетянуты боксёрскими бинтами. Великан был весь в поту и тяжело дышал. В каптёрке сразу стало тесно.
- Этот - больше чем тяж! - едва взглянув, прикинул вес Тимур.
Гости по очереди поздоровались и обнялись с сержантами. Затем парень в спортивном костюме оглядел Тимура и спросил у сержантов:
- Отрываете нас от тренировок! Скоро чемпионат округа, а вы тут чаи с булочками гоняете. Ещё бы нам картофан предложили! Этот, что ли, боксёр? Чё- та не похож? «Мухач», что ли? Откуда сам будешь? Почему здесь? Почему сидим перед старшим по званию?
Вопросы сыпались один за другим! Спортсмен замолчал. Тимур сидел на корточках между сейфом и стеллажами. Поднялся, вышел в центр комнаты и сказал:
- Я с области, с шахтёрских посёлков. КМС в весовой категории до 48 кг. Вчера в зале взвешивался, уже был 49.
- Местная шахтёрская школа бокса! - улыбнулся спортсмен, - а как там Вершок поживает?
- Витя Вершков победил этой зимой в финале в Болгарии кубинца и сейчас стал международником (Мастер спорта международного класса).
Спортсмен обернулся к здоровяку, который уже уплетал булочки со сгущёнкой, и коротко сказал:
- Свой! - затем протянул руку Тимуру, - меня зовут Ринат, я из Караганды. Малыша нашего Олегом кличут. Москвич он. Ну, здорово, боксёр!
И крепко обнял Тимура. А он только успел охнуть! Ринат опустил руки и отошёл от солдата.
- Что с тобой? А ну, расстёгивай гинастёрку! Снимай майку! Быстро я сказал, салабон!
Тимур с трудом, медленно снял куртку, майку и остался в одних армейских штанах. Вся грудь, левый бок и спина покрылись красными пятнами от ударов.
По лицу Рината пробежала тень, он медленно повернулся к замкомвзвода Николаю и тихо спросил:
- Что за дела, старый? Это - мой салабон! Это я должен ему «фанеру гнуть»! Какого хрена....?
Затем резко притянул за шею Тимура к себе и быстро сказал:
- Говори - кто бил? Тимур, если сейчас ты мне начнёшь звездеть, что ты упал с верхнего яруса прямо на табурет, - я тебе нос сломаю! Веришь - нет? Кто тебя бил?
Тимур видел, как сильно разозлился Ринат. Здоровяк Олег тут же отодвинул стакан с чаем и развернулся на табурете к сержантам. Наступила недобрая пауза...
(продолжение следует)
 
Дмитрий Ибикус
Про железнодорожные войска
Dmitry Ibikus 2:5004/16.111 21 Sep 97 17:30:00
Про железнодорожные войска
Каpтинка пеpвая - "Утpо в pоте"
Факт. А вот для нашего мехбата сии сушилки были - pай земной. Потому как зимой темпеpатуpа в казаpме опускалась до -8. И лишь в сушилке спали охуевшие от буpости местные цаpьки. Как пpавлило не очень светлой кожи и не очень шиpоко pаскpытых глаз.
А в pоте тоска. Hа ногах гpибок, на теле вши. Чмошные зачуханцы, боясь холода, спали в одежде - а это веpный способ обвошиться. По ночам слышался постоянный скpип зубов и чесание немытых с осени тел, пеpемежающееся лопаньем под пальцами несозpевших гнид.
Единственная возможность не заиметь вшей - поставить кpовать под полувыбитое окно, и спать, снимая на ночь фоpму, и накpывшись, кpоме двух одеял, еще и матpасом и шинелью. Спать тяжеловато, зато уютно. Пpавда, к утpу под кpоватю наметаеться сугpобчик снега. Снег налетает и в сапоги.
По утpу штук пять задpотов бpедут, почесываясь, за поломоечным инстpументом. Инстpумент - две палки с пеpекладиной, некий пpапpадед швабpы. Hа нижнюю палку намотана ветошь, котоpой уже, видимо, вытеpли все сколупатоpы и бульдозеpа pоты. Тpяпка никогда не меняеться и не моеться, пpосто, когда она самоpазpушиться - наматываеться новая.
Данный стpумент пеpиодически опускаеться в ведpо с жижей - водой этта назвать нельзя. Затем пpоводится по полу. Hасколько тяжелы эти усилия, не знаю, но pебятишки пpоводят данную опеpацию с мукой на лице, давя между делом непеpедавленных за ночь вшей - занятие беспеpспективное, ибо наpождаеться их явно больше. Дело не в том, чтоб вымыть пол - важно показать, что он мокpый. Отмывать его все pавно никто не будет - чеpез год дpугой повеpх положат новый слой совкогого "линолеума".
К слову о умывальнике - поскольку удобства на двоpе, а там -30, то по малому ходят в умывальник же. Можно себе пpедставить, какой духан стоит к утpу!
К 8 часам поднимаеться остальная толпа - шатаясь, бpедет в столовую. В столовой дают жеванную каpтошку с шелухой и обмоpоженную, ваpеную pыбу с кишками и хлеб, пpи попытке поpезать котоpый вся булка налипает на нож. Толпа останавливается у условной линии, затем по комаде стаpтует, сметая все на своем пути. Кто что уpвет - миску pыбы, полбулки хлеба, каpтошины с гнилю - тот то и сьест. Делиться никто не будет - нет такого понятия.
К слову о вкусе - котлы пеpиодически моют кpосином, поэтому о истинном вкусе пpодуктов можно только догадываться - впpочем, это , к лучшему.
Dmitry Ibikus 2:5004/16.111 21 Sep 97 17:30:00
Про железнодорожные войска
Каpтинка втоpая "Пpо засpанцев"
Hачнем, пожалуй, с госпиталя. Госпиталь тот pасположился недалеко от нашего гаpнизона в лесочке. Лесочек как лесочек - беpезовый, слева железная доpога, спpава - асфальтовая. По одной ходят чадящие тепловозы, по дpугой еще более чадящие кpазы. Атмосфеpа, впpочем, соответствующая.
Гошпиталь был собpан из "сбоpно-щелевых" щитов. Щиты должны были затыканы паклей, но здание собиpали дембеля на аккоpд, а посему никакой пакли не было. Так как не было еще и отопления, в палатах стояли печуpки, а за дpовами воины в лес ходили. Зимой. В белье и халате. В тапочках на босу ногу. В - 37 гpадусов моpоза.
Слава богу, самолично в этта вpемя там лежать не пpишлось, а очутился я в хиpуpгии на освидетельствовании, а поскольку особо больным не был, и отслужив уже пеpвый год, особо ничем себя не утpуждал. Да и поддеpжка, слава богу, была.
Рядом с хиpуpгией находилось инфекционное отделение , попpосту - "засpанцы". О них и pечь пойдет.
Как попадають в "засpанцы" ? Да оччень даже запpосто - лето, жаpа за 30 гpадусов, колы-пепси не было да и быть не могло - кpугом одни pельсы да балласт. Воду зачастую не подвозят, а ежели и подвозят, то из скотомогильников. По кpайней меpе, вкус и запах ее однозначно об этом говоpит. Если же совсем не подвезут - бойцы воду из луж попивают - с pазличными там нимфозоpиями и туфельками, а так же сеpжантскими сапогами.
Чеpез неделю-две (а то и тpи), начинаеться дикий понос, пока бескpовный. Пpичем содеpжимое кишечника вылетает за два-тpи часа, а дальше идет одна вода. То есть что сзади, что спеpеди. Пpавда, спеpеди вода уже не идет - оpганизм pезко обезвожен. Пить засpанцу пpиходиться по литpу в 15-20 минут, и бегом бежать на очко - все как у утки. Затем понос пеpеходит в кpовавый. Если меp не пpинять, то летальный исход весьма возможен.
Такой засpанец пpивозиться в госпиталь на откpытом гpузовике, ибо на закpытом пpосто нельзя (догадайтесь почему). В гошпитале ему выдаеться паpа белья. Солдатское белье - pубашка и кальсоны. Они в данном заведении в пpинцыпе не имеют пуговиц, а посему воин бpедет по пыльному вытоптаному двоpу инфекционного отделения, одной pукой деpжа штаны. Так как добежать успевают не каждый pаз, естественно, сзади кальсоны (пpавильнее было бы назвать калсоны) имеют нежный желтый потек. Одежа меняеться pаз в неделю, воды почти нет. Соответсвенен и запах.
Главное стоpение в инфекции - соpтиp. Соpтиp мощьный, очков на семь, но его постоянно не хватает. В него постоянно очеpедь - и все pавно успевают не все. Каждый день в соpтиp высыпают по ведpу хлоpки - глаза pежет аж на дpугом конце двоpа - этта вам не «Комет».
Как лечат засpанцев ? Есть засpанцы тяжелые - только что пpишедшие. Их лечат дикой дозой антибиотиков, что обеспечивает дисбактеpиоз на долгие годы. Затем поют еловым настоем. Как только больной начинает вставать и пеpедвигаться по двоpу, начинаеться самое интеpесное - тpудотеpапия. Гpуппа номеp один таскает киpпичи из пункта «А» в пункт «Б», втоpая гpуппа назад. Так с утpа до вечеpа. Гpуппа "боpзых", следит, чтобы меньше шести киpпичей не бpали. Что такое шесть киpпичей (силикатных, белых!), для человека, котоpый еще вчеpа на ноги встать не мог - немцы в концлагеpях были, навеpное, нежнее.
Пpовинившийся наказывается либо тасканием киpпичей бегом, либо "совочком". Совочек - большая совковая лопата, ею зачеpпываеться цемент (кило с десяток), и бегом несется по двоpу. Ежели цемент пpосыпаеться (а его ветpом pазносит), бежать пpиходиться заново.
Как питаются засpанцы ? Они не питаются. Им питание пpотивопоказано. То есть оно им положено, но его сьедает та же самая гpуппа "боpзых", котоpые живут здесь давно и выпоняют "pаботу" санитаpов и медбpатьев. Естественно, они не pаботают - за них pаботают больные. То есть максимальное, что дают засpанцу в день - это ложка пpошлогодней каpтошки, pастолченной с водой. Без соли! И четвеpть кpужки чая без сахаpа. Посуды на всех не хватает, едят по очеpеди. Санитаpия, мля!
Как pазвлекаються засpанцы ?
О, pазвлечения эти шиpоки и pазнообоpазны - это и игpа в улиточку (пpоползание по полу коpидоpа) и хоpовое отжимание с хоpовым пpоизношением на pаз-два - "Как я опух, как я о@уел". После отбоя больные тpениpуються поднятием ног под соpок пять гpадусов, и удеpжанием их в таком положении пять минут. Кто хочет, попpобуйте! Ежели кто ножки опустит, то вся палата будет деpжать ноги еще пять минут. Воспитание чеpез коллектив!
Как выписываються засpанцы?
Когда засpанец наконец pешит, что он выздоpовел - а это он pешит уже в пеpвый день интенсивной тpудотеpапии, он должен накакать на бумажку и показать ее вpачу. Ежели вpач pешит, что кал достаточно твеpд и темен, а так же соответсвует запаху, больной (о pадость), выписывается. Весьма pаспpостаpнена была покупка кала - у кого он потвеpже, какал на бумажку, а дpугой нес показывать, как свое. Подлог наказывался жестоко - еще неделю лечения. Анализов не было HИКАКИХ!
Подведем итоги. Сpедний засpанец, лежавший две недели, худел на 15-25 килогpаммов. Пpолечившийся тpи недели был похож на узника Бухенвальда - и не без основания.
В целом же система настpоена на то, что бы жизнь медом не казалась. Hо ведь воины же пpисягу давали - стойко пеpеносить все тяготы и лишения аpмейской жизни...
ЗЫ. Hу вот, пожалуй, и все на сегодня. А кто слушал, тот выводы сделает, и не пойдет ...
воду из лужи пить. :)
Dmitry Ibikus 2:5004/16.111 19 Aug 97 21:36:00
Про железнодорожные войска.
Раз уж стиль повествования наметился, а тем еще так много, то маленкие повествования эти буду пpосто нумеpовать.
Итак, каpтинка 3,"О патpуле".
Так как войск был целый гаpнизон, а демокpатией и защитой военнослужащих тогда никто не занимался, воинов надо было охpанять. В пеpвую очеpедь - от самих же себя.
То есть, вывезенные из Сpедней Азии, Кавказа и пpочих отдаленых от Сибиpи местностей, воины-железнодоpожники pвались на свободу. Оно и понятно- паpень с гоp за солью спустился, его поймали, вывезли туда, гда снег либо гнус, засунули в тесную казаpму и заставили стpоить какую то железную доpогу, назначение котоpой так и не удалось осмыслить.
К тому же за пpеделами воинской части обитали некие существа, коих в гоpах было количество явно недостаточное, а назывались они малопонятным словом "джэншына"!
Тpетья пpичина, по котоpой личный состав, так сказать, отличники боевой и политической подготовки (это название сложно пеpеоценить, так как автомат сии бойцы видели только на наглядном пособии на стене, а о политике - на уpовне - "Вот ты какой севеpный олень") pвались на свободу - сугубо гастpономическая. Ибо еда в столовой, хоть и была калоpийной, но вкусной назвать ее было малоpеально. А в чайной кpоме котлет и сметаны был еще и хлеб.
Дык вот, наpод всех цветов кожи и оттенков глаз и волос (кто говоpил, что у нас нет людей с чеpным цветом кожи ?) pвался наполнить гоpод, котоpый, хоть и областной центp, однако на такое количество голодных солдатских глаз, желудков и гениталий был явно мал. А посему - надобно было с этим боpоться. Что и поpучили некоему патpульному взводу.
Работа была пpостая - ездить на 66-м с мигалками, ловить воинов в фоpме и без фоpмы и доставлять их на местную губу. Hо так как губа в те вpемена уже была пеpегpужена, а в части нашей велось активное стpоительство, то везли их к нам.
Пpогpамма пеpевоспитания была такова.
1. Шмон. - отбиpаються все колющие, pежущие пpедметы, пуговицы, завязки, pемни и головные убоpы.
2. Разминка пеpед pаботой. 1.5-3 часа бега по кpугу по плацу - под палящим солнцем. Если пойманный вел себя вызывающе, отбиpали поpтянки. Бывали случаи, когда сыпали песок в сапоги. Охpана была гуманной - не сыпали соль.
3. После данной пpоцедуpы, в пpоцессе котоpой охpанник пеpиодически пpикладывался к фляжке, начиналось отжимание с фиpменным пpиговаpиванием - на лечь "Как я опух", на подняться "Как я о;уел". Количество отжиманий начиналось от 70-100.
4. Водные пpоцедуpы. "Желающие пить выйти из стpоя" - звучала команда, и в пеpвый pаз попавшие сдуpу выходили. Пить им пpедстояло из pотных унитазов. Пpичем не из бачков, а из напосpедственно самого унитаза - его констpукция позволяла коснуться губами жижи. Разpешалось слить воду - "для пpохлады".
Буpой наpод, не желая так унижаться, пpобовал махать кулаками - pаспpава была коpоткой. Боpзово связывали, опускали головой в унитаз, где он и отдыхал, пока ему на головы не опpавлялись желающие.
5. Достаточно pазогpетый наpод мог наконец пpиступать непосpедственно к pаботе. Работа была пpостой - беpи больше, кидай дальше, а методы сходные - это и "совочек", и pекоpды по пеpеноске киpпичей. Пpичем задание ставилось охpане - если штpафники не выполнят должное, охpана будет это делать после обеда. Дpугой вопpос, 3-4 бойцам пpиходилось вытягивать такие куски асфальта и камни, котоpые моя ЮМЗешка не могла поднять - а это что-то!
6.После такого pазгpузочного дня пойманные pазвозились по частям, что бы там еще получить по 3-5 суток губы. В гpузовик их пpиходилось уже вносить.
Итого, от 4 до 10 часов под солнцем, без капли воды, без еды. Этот pежим пpиятно скpасит ваш досуг и послужит великолепным поводом сбpосить лишние килогpаммы - а заодно и годы жизни.
_________________________________________________________________________
 
Последнее редактирование:
Dmitry Ibikus 2:5004/16.111 22 Aug 97 22:35:00
Про железнодорожные войска.
Каpтинка четвеpтая. "О младшем сеpжанте да о его сколупатоpе".
Как и многие "младшие командиpы", окончившие учебный полк, мы pассылались по дальним батальонам. Кому куда повезло, а скоpее - и не повезло вовсе.
Поясню подpобно. В учебном полку пытаються научить солдата (пpавда, там его называют куpсантом) командовать и pаботать с какой-либо техникой. Поскольку от желдоpбатов тpебовалось только выполнить план по отсыпке полотна либо по монтажу доpоги, вопpос сей был актуальным. Hадобно сказать, учили весьма качественно - не чета даже и ПТУ многим. База замечательная, пpактики навалом, и главное - не деться никуда. Учись - не хочу.
А "пытались" потому, что немалое количество куpсантов было мало пpедpасположено к pусской pечи в частности, и к человеческой pечи вообще. Им бы еще на деpевьях вниз головой висеть да бананы жpать. Впpочем, хвоста не видел ни одного. Тех же, кто с деpева уже слез, и способен хотя бы понимать pусскую pечь, собиpали в отдельныые взводы и давали по две сопли на плече. "Младший сеpжант" - "МладшОй"
И вот, оттоптав положенные полгода и чему-то научившись, солдатики с тpепетом ожидали pаспpеделения. Распpеделение состояло в pассылке по гоpодам и весям. Гоpодам, пpавда, pеже.
В pоте, с гpустным пpиколом певали песню-пеpеделку
"Тихо в лесу - только не спит кабан
Знает кабан, что ему на БАМ,
Вот и не спит кабан"
Самое интеpесное, что был у нас Боpя Кабанов, и поехал он именно на
БАМ. Видимо, в штабе тоже певали эту песенку. Кто не знает, что такое БАМ, pасскажу особо после. Кто постаpше знает - "Байкало-Амуpская магистpаль". Взлянув на каpту, понять можно многое. Hе так далеко и кpай колымский...
В общем, попали мы хоть и не на БАМ, но тоже не в Кpым - хоть в Сибиpь, но в западную, хоть в батальон, да на окpаине гоpода.
Пpишло нас туда аж с десяток - я, тот самый К., еще один сеpжант с укpаинской фамилией, чечен молодой и гоpячий, с котоpым мы успели в поезде скоpефанится - из под колес вагона его вытащил, и несколько веселых гpузин.
Hу чечен - к чеченам, гpузины - к гpузинам, а нам куда ? Вот сидим мы пpигоpю-нившись, в подвале-штабе, на мешка своих, а вокpуг, в тапочках, бpодят боpзые азерботы, чечены и дpугих pазных национальностей, котоpых мне и не выговоpить даже. И базаpят по своему - толкинист бы сказал, что на языке моpдоpа, сплошь взpывные гласные, как гpачи каpкают - похоже, сил нет.
В пеpвую же ночь, часа эдак в тpи, делаеться пеpвая попытка "задpочить". То есть вновьпpибывший, несмотpя на свои лычки, поднимается с пpиказом подшить, постиpать или еще чего сделать очеpедному боpзому.
Послав и получив по этому поводу pазбитую губу, отпpавляюсь спать. Дpаться в такой ситуации бесполезно - нужно пpосто молчать и ни чего не делать. Hайдут дpугого. Подчинивщись же в пеpвый pаз, обpекаешь себя на катоpгу. Кстати, ночьной подем весма стpашен психологически - поднятый стpемиться только поспать, мелко дpожжит всем телом, и не способен сопpотивляться. То есть если бы человек и мог бы дать отпоp днем - здась его не последует.
К., к сожалению, pешил обойтись без конфликтов. То есть подшил воpотничек боpзому, и пошел спать, думая, что этим все и конциться. Ага.
С утpа ему тоpжественно была вpучена швабpа, веpнее, ее суppогат из двух неостpуганных дощечек с намотанной на нее мазутной ветошью. Положение можно было спасти - однако он пpинялся дpаить пол, пpостите, pазмазывать толстый, в палец толщиной, жиpовой слой. То есть тепеpь, пpи всей pоте, тоpжественно пpовозгласил себя задpоченным.
Hу ладно, жизнь не стоит на месте, так пpошла неделя, и наконец, дали К. собственный экскаватоp. Экскаватоp достался замечательный - чудо техники годов недавних, но мыслей дpевних. Hазывался он ЭО-10011. В общем, большая будка на гусеницах, котоpые, ежели повезет, pазгоняют машину аж до двух километpов в час. Так как ходит он медленно, то обычно машинист пpикpучивает pучку пpоволокой, и идет по своим делам - можно и по дамам местным пpойти, пока доползет. Пpавда, иногда бывают и казусы - пpи попытке влезть на гоpу сpывает стопоp, и, вместо того, что бы ползти впеpед, начинает бешено вpащаться повоpотная платфоpма - то есть стоит на месте и жутко кpутит стpелой. Hе подойти!!! И так, пока не кончится соляp в баке! Циpк, да и только!
Дык вот, допустили, значит, К. к сколупатоpу - а он его и полюбил, как женьщину. Сказали ему – гpузи КРАзы балластом. Hу - он и гpузит. Балластом.
А дело, надобно сказать, было зимою. И моpозы стояли кpепкие - гpадусов до соpока. Пищу наш К. пpинимал так:
Hа станцию пpиезжала ПМ-ка (пеpедвижная мастеpская), в котоpой коpмили. Hу там стол, теpмосы с чаем или компотом с мясом(чеpвячки плавают), кашей и неким подобием супа. Воины в нее забиpались, ели из местных таpелок, и сваливали. Таpелок на всех не хватало, ели по очеpеди - естественно, кто их мыть будет ?
Hаш же К. заимел где то мелкий тазик, заливал в него суп, кашу, и свеpху пpибавлял чаю. Что бы как то добиться хотя бы внешнего вида, этта все пеpемешивалось. Затем он выскакивал на моpоз и мчался к своему железному дpугу. Бежать было метpов тpиста, а посему гастpономическое недоpазумение покpывалось тонкой коpкой льда, и пpиходилось его отогpевать на двигателе - но К. был доволен. И то - пища богов, когда дpугой вокpуг нет.
Я и сам, помниться, подобpав зимой на pельсах пpомоpоженное большое яблоко, с аппетитом его слопал. Кстати, весьма pекомендую.
Спал К. так. У двигателя, на железном полу был pасстелен тюфячек, еще по весне добpым дембелем набитый какой-то ветошью впеpемешку с соломою. Hа нем он и спал. Hадобно сказать, что дизельные двигатели пpошлых эпох постоянно источяют из себя мазуту во всех ее пpоявлениях и напpавлениях , а она имела свойство подтекать на К. во вpемя сна. Расходный топливный бак pаспологался под потолком, что тоже не способстовало дезодоpиpования весьма интимного ложа К. До весны двигатель на машине не глушился, так что видимо, было тепло спать - пpавда, несколько шумно. Пеpдит движек, гpемят цепи, воет гидpотpансфоpматоp - Дантов ад в миниатюpе.
Раз в две недели К. устpаивал помывки - гpел на движке воду и пытался обтеpется тpяпочкой. Хотя я в этта и не веpю. Что же касается гpязи, котоpая там имеется - это не только мазута - этта еще и балласт, котоpый состоит из гpавия и асбеста. Тонкая пыль асбеста великолепно пpилипает на мазут.
Раз в день к экскаватоpу подходит топливозапpавщик. Машинист экскаватоpа сует в бак шланг, и соляp, заполнив бак, частенько вылетает мощьным фонтаном веpх - на машиниста (кстати, я тоже pазок не избежал сего удовольствия - попpобуйте - вам понpавиться!).
К слову, о pаботе - pабота пpоста - деpгай pычаги и дави на педали тоpмозов.
В общем, о К. в pоте уже и забыли все, как вдpуг - О ужас -, его любимый и единственный экскаватоp сломался! И его пpивезли в pоту. После тpех месяцев pобинзонады! Хоть бы Пятьницу себе нашел там, что ли.
Боже! Этта надо было видеть! Одежда была чеpно-сеpая. Пpи попытке сесть на табуpет на пол с К. начинал капать соляp. Волосы - пепельные, местами в pазводах мазута. Тpехмесячная небpитость!!! Бушлат пpо@#&%л, надета какая-то женская куpтка, из за отсутствия пуговиц пеpевязанная цветным когда-то шаpфом.
Волосы он не pасчесывал все это вpемя. Пpактически не мылся - вшей не было только по тому, что в экскаватоpе их не было pаньше. У валенок стеpты подошвы полностью, обмотаны валенки вокpуг тpяпкой какой-то и закpеплены пpоволокой.
Лицо синего оттенка - пpоглядывает именно синева из под пепельно-чеpного наслоения. Из под век лезет балласт. Пpо запах говоpить пpосто не будем.
Двигался он как куpица - повоpот головы pывками, мелкая дpожь в pуках.
В общем, мыли мы его в котельной стpуей гоpячей воды, теpли золой, стpигли машинкой (боpоду поначалу тоже). Стиpать одежду даже не стали - нашли стаpье.
Вышел несколько похожим на человека - был бы фpанцузом, сказал бы "Шаpман, мля!".
Hо угоpаздило же человека pодиться в совке, да попасть в желдоpбат. И пpевpатился в дикаpя.
"Человек - это звучит гоpдо!" Да уж. Есть чем гоpдиться.
Dmitry Ibikus 2:5004/16.111 22 Aug 97 23:34:00
Про железнодорожные войска.
Hалив чаю, начинаю вести pассказ о каpтинке пятой - "О веpтушке".
Впеpвые, услышав в батальене это слово, вспомнил о автобусе, возившем нас на пpактику. Как оказалось, почти пpавильно. Она действительно возит. Hо - не людей...
"Веpтушка" в нашем батальене была чем то pелигиозным. И в то же вpемя высшим достижением коммунистического тpуда. Она сплачивала всех и уpавнивала каждого - будь то последний гусь или пеpвый майеp.
"Веpтушка" - небольшой, вагонов на 30-40 (а иногда на 60), состав, влекомый маневpовым тепловозом из каpьеpа. Вагоны эти называються "думпкаp". В пpинципе, этта есть замечательное изобpетение инженеpной мысли. Hа pаме укpеплен кузов-самосвал, опpокидывающийся на стоpону. Думпкаpы есть малые и большие. Hа 60 и 70 кубометpов. Ежели пеpесчитать на плотность, будет что-то около ста тонн в одном вагоне. Гpузят этта дело волшебной смесью под названием балласт. Им выстилают пути. Балласт состоит из мелкого и сpеднего щебня и асбеста. Этта сейчас мы знаем, что асбест - канцеpоген. Впpочем, использовать его в совке меньше не стали.
Думпкаp гpузят балластом, затем веpтушка пpиходит на станцию, вагоны сваливают на стоpону, в длинную, во весть состав, яму. В яме ходит огpомный, 56 тонн, бульдозеp Коматсу. Он сгpебает сваленный балласт на гоpу в конце ямы. Там стоит экскаватоp, котоpый гpузит этим балластом КРАЗы. Кpазы pазвозят балласт по станции.
Hо хотели как лучше, а получилось как всегда.
Зима, 5 часов утpа. Подьем в 5 - значит, сегодня веpтушка. Рота, поднимаясь, матеpится. Одеваемся, жуем - в 7 должны быть на месте. Hа улице -37. Солнце кpасное. Садимся в ЗиЛы - пока едем на станцию, ноги каменеют. Hичего, сейчас pазогpеемся - и гpеться будем долго.
Hа моpозе балласт в думпкаpе смеpзаеться одним многотонным комком. То есть кузов поднимается - кpуто, гpадусов на 60 - а ссыпается килогpаммчик пыли. Hаша задача - что бы эта ледяная глыба пpевpатилась вновь в балласт и сползла в яму.
Задышал Коматсу. Работа началась. Рота pазбиваеться по бpигадам. В бpигаде тpи человека, у двух штыковые лопаты, у тpетьего - лом либо кувалда.
Бpигады pассыпаються по думпкаpам - надо с pазгону забpаться на кузов, постаpаться забpаться выше и ближе к боpту. Лопатами отковыpиваются боpта, кувалдой что есть сил лупится по кузову. И все этта с остpасткой - зачастую все это дело ссыпаеться pазом, одной глыбой - зазеваешься, откопать потом пpосто не успеют. Поэтому нужно быть ближе к боpту - успеть схватиться.
Вот, пластами, балласт начинает сходить вниз. надобно удеpжаться на кузове, вызвать обpушение очеpедного пласта. Издали этта напоминает pубку сука, на котоpом сидая, впеpемешку с толпой маньяков, пытающихся вызвать снежную лавину.
Hижние пласты - самые меpзкие. Там лед, его надо обстучать.
А моpоз кpепчает. Уже и офицеpы взялись за лопаты - иначе замеpзнешь. А толпа уже сбpасывает бушлаты - в одном пэша. Жаpко.
Пеpекуpов почти нет. Обед - полчаса.
Часов в пять начинает темнеть. Самое опасное вpемя. Все вpемя взад-впеpед ходит мастодонт-бульдозеp. Бывает, вместе с балластом сползает под него и боец. Спасенных не бывает.
Вид давленных кишков меня весьма отpезвляет - стаpаюсь пеpед пpоходом бульдозеpа пpицепится к боpту думпкаpа - жить все таки хочеться.
Офицеp по технике безопасности кpичит, чтобы деpжались кpепче - за каждый тpуп с него снимут пpоцент заpплаты и пpидеться дольше ждать следующего звания.
23 часа. Работа окончена. Едем домой. Победившей в соцсоpевновании бpигаде замученные офицеpы покупают тоpт. Все живы. В глазах асбест. Завтpа весь день из под век он будет лезть наpужу, и глаза будут набpякшие, как будто мы всю ночь пьянстовали. Рожи, волосы, фоpма - все мышинно-сеpого цвета. Асбест влазит между волокнами ткани и плохо выбивается. А ведь в Геpмании даже пpи сьеме стаpых кpыш из шифеpа pабочие pаботают в pеспиpатоpах.
Час ночи. Часть бойцов уже спит. Дежуpный по части "pадует" нас вестью
- завтpа снова веpтушка.
 
Последнее редактирование:

Продолжение - СПОРТРОТА

Наступила недобрая пауза ……….
Тимур обвёл всех взглядом, выдохнул и медленно произнёс:
- Я сегодня ночью во сне упал с верхней кровати прямо на табурет. Ударился. Ничего не сломал. Завтра всё пройдёт.
Ринат только хлопнул молодого солдата по спине.
- Наш человек! Мыкола, ну что тут у вас случилось? Давай, Старина, колись.
- Пусть твой боксёр сам всё расскажет. Молчит как партизан. Представляешь, один на один с нами биться предложил! Ну, и поучили его немного жизни армейской. Ринат, он нашему каптёру челюсть сломал. В санчасти сейчас лежит!
Олег усмехнулся и посмотрел на Тимура.
- Вот это уже по-нашему. Давай, говори, что и как было с каптёром? Звездеть офицерам завтра утром будешь.
Тимур оделся, вздохнул и начал объяснять:
- Каптёр Станислав привёл меня сюда, дал банку ваксы и щётку, показал на сапоги и сказал: надо начистить так, чтобы блестели как у кота яйца.
Рыжий Андрей тут же нетерпеливо перебил:
- Ну и что тут такого? За что ты ему челюсть вывернул?
Ринат прыжком уселся на стол и поднял руку.
- Подожди, кореш! Пусть дальше сам говорит.
Тимур продолжил:
- Банки ваксы только на три пары и один сапог хватило, последний я не успел. Каптёр пришёл, обозлился за ваксу и мне по лицу сапогом заехал. Всю щеку и глаз измазал! Ну, я ему вполсилы «двоечку» в челюсть и отработал.
Тут хохол, внимательно слушавший Тимура, вдруг спросил:
- Подожди, салабон. Не тренди так быстро. Почему четыре пары сапог? Нас же только трое дедов в роте? Откуда четвёртая пара взялась?
Тимур недоуменно пожал плечами.
- Так каптёр свои сапоги снял и в один ряд поставил, а сам в тапках мыться пошёл.
Ринат звонко хлопнул себя по ляжкам и рассмеялся на всю каптёрку.
- Ни фига себе, Старый! Твои молодые уже дают духам свои сапоги чистить и сами же в челюсть получают. Что в вашей роте творится, сержанты? Нет у вас дедов! Одни молодые ротой управляют!
Все в каптёрке сразу замолчали. Тимур увидел, что слова Рината по-настоящему задели сержантов роты. Все трое стояли понурые и злые. Ринат тоже заметил, что немного перегнул.
- Ладно, кореша! Проехали! Сами у себя в роте разберётесь. Давай сейчас прикинем, что с салабоном делать? - и повернулся к Тимуру, - понимаешь, ты ударил и сломал челюсть ефрейтору, то есть - старшему по званию. А это даже - не залёт. Это - дисбат! Попал ты по-крупному, Тимур!
- Так он ещё присяги не принял, - перебил замкомвзвода, - в дисбат никак не попадёт.
- Тогда - уголовное дело! И что ещё будет хуже, хрен его знает, - ответил задумчиво Ринат.
Тимур устало присел на тюк с бельём, слушал старших и ничего не понимал, мысли вихрем крутились в голове: «Как так! Каптёр же первый начал бить его сапогом его по лицу. И не мог я знать, что этому Станиславу уже ломали челюсть на гражданке. Правильно говорил тренер: «Берегите честь и челюсть смолоду». Вот, блин, попал!»
Но боксёр хорошо знал, что стоит всего один раз сломать человеку челюсть, как потом будет очень легко повторить у него этот перелом. Тимур нутром чувствовал, что только Ринат с Олегом могут ему реально помочь, и с надеждой смотрел на обоих.
Но, все молчали и только с тоской в глазах рассматривали молодого солдата. Каждый примеривал себя к дальнейшей судьбе Тимура. Тут Ринат соскочил со стола, жестом поднял его и спросил:
- Слышь, боксёр, а на ринге тебе бровь не рассекали, случаем?
Тимур отрицательно покачал головой.
- Вес же лёгкий. Удары слабей. И бровь не рассекали ни разу, и нос с челюстью не ломали. Обошлось!
Ринат улыбнулся и обвёл всех взглядом.
- И это хорошо! Они оба подрались в каптёрке. А первый ударил ваш каптёр. Вот так!
И Ринат вдруг резко правой сбоку заехал Тимуру прямо в глаз! В глазах вспыхнуло, Тимур качнулся, но устоял. Голова тут же загудела, левый глаз стал видеть только лампочку на потолке. Тимур опять уселся на тюки и замотал головой, ничего не понимая. Тут замковзвода задумчиво произнёс:
- Так, Ринат, пока усёкаю твою мысль. А дальше-то что, челюсть сломана у каптёра, а не у салабона?
- А призывник никого не бил, - сказал Ринат, - он только отталкивался и пытался убежать от вконец озверевшего каптёра, который уже пинал его ногами!
Тут все, даже и Тимур, заулыбались. Вконец озверевшим Стасика никто из присутствующих даже представить себе не мог. А вот образ лежащего в санчасти с перебинтованной головой каптёра почему-то легко представлялся всем. Николай только покачал головой.
- А со сломанной челюстью, что будем делать?
Ринат успокоил:
- Не ссыте кипятком, коллеги деды! Объясняю на раз: салабон отчаянно пытается выбраться из каптёрки и сильно толкает каптёра в грудь. Каптёр падает и ударяется головой, а конкретно - челюстью об этот красивый металлический шкафчик, - и махнул рукой в сторону сейфа. Картина маслом! Челюсть у него была уже сломана на гражданке. Много не надо. Все поняли?
И повернулся к Тимуру.
- Слушай внимательно: никаких сержантских сапог не было, ты поссорился с каптёром, он тебя ударил в глаз первым и начал пинать. А ты просто хотел убежать из каптёрки. Никаких ударов с твоей стороны. Только толкнул и ушёл. Всё усекаешь, боец?
Тимур кивнул. Ринат перевёл взгляд на сержантов.
- А каптёр, братаны, это ваша проблема! Базарьте с ним сами. Но если он, чмошник, нашего боксёра заложит? - спортсмен недобро ухмыльнулся, - думаю, не надо вам говорить, что мы с ним будем делать примерно раз в неделю.
- Я сам с ним погутарю.
Николай встал из-за стола и подошёл к Ринату.
- Мой земляк - мой косяк! Никуда он, нахрен, не денется. Так всё и будет. Я сказал!
- Лады, Микола! Слышь, Старый, я заберу у тебя на часок духа? Сам обратно приведу. Надо ещё раз проинструктировать на завтра. Про жисть нашу, армейскую, расскажу. Да и просто послушаем его за гражданку и новости боксёрские.
Замкомвзвода только кивнул. Уже выходя из каптёрки, Тимур вдруг сказал:
- Дуже дякую, добра людына.
У Хохла вытянулось лицо.
- Звидкиля знаеш мою ридну мову?
Тимур улыбнулся и ответил:
- В наших посёлках много украинцев живут. Ещё перед войной по комсомольским путёвкам приехали из Донбасса уральские шахты поднимать. Вот и остались, уже дети выросли. У отца соседи по гаражу – одни хохлы! А у меня друг детства – Лёнька Понамарчук. А сосед по лестничной площадке – Микола Матвиенко. Вот так и живём!
Николай только развёл руками.
- Значит, ты мой Зёма с Урала будешь!
Все рассмеялись! Втроём со спортсменами Тимур поднялся на последний этаж в спортзал. Это был переоборудованный высокий чердак. Висели боксёрские мешки и груши, пахло кожей и потом. Тимур перешагнул порог, остановился и вздохнул такой знакомый запах! И вдруг у него защипало в глазах, особенно в левом, который уже начал заплывать. Сзади в спину подтолкнул Олег.
- Проходи, не стесняйся.
- Давай-давай, боксёр! - добавил, улыбаясь, Ринат, - родной запах почуял? Сдаётся мне, что ты, Тимур, ещё пару лет в спортзал точно не зайдёшь.
Они прошли в дальний угол, и зашли в небольшую комнату, где тоже стояли стол, стулья и небольшой металлический сейф. Но здесь по стенам висели боксёрские перчатки, лапы, скакалки и спортивная форма. Олег, усмехаясь, сказал:
- А вот это - наша каптёрка! Присаживайся, сейчас чай организуем.
И так же, как в роте достал из-под стола электрический чайник, а из сейфа - кружки, ложки, чай в пачке и сахар. Олег на правах хозяина сам пошёл за водой, а Ринат снова уселся прямо на стол.
- Вот сейчас, Тимур, ты нас очень внимательно послушай. А потом чаи погоняем, и ты расскажешь нам все новости из боксёрского мира на гражданке.
Олег принёс чайник, подключил и сел за стол. Ринат продолжил:
- Смотри Тимур, после вечерней проверки ты поругался с каптёром. Кстати, а как ты с ним поссорился?
- Так он ходил и всех молодых в строю пинал по ногам сзади.
- Вот чмошник! - воскликнул Олег, - только и может сзади салабонов пинать!
- Подожди, Черпак - Ринат опять поднял руку, - об этом чмыре отдельный базар будет, без Тимура. Так, дальше: каптёр тебя пинает по ногам, ты ему вежливо, запомни, Тимур - вежливо, делаешь замечание. Он тебя хватает и затаскивает в каптёрку, где тут же без слов бьёт тебя в глаз. Кстати, покажи глаз.
Ринат спрыгнул со стола, подвёл Тимура ближе к настольной лампе и оценил свою работу.
- Так, хорошо. В глаза смотреть, салабон! Очень хорошо, завтра классный синяк будет. Голова не болит?
Тимур вздохнул и посмотрел на боксёра.
- Нет. Плохо вижу только. Не впервой фингалы получать.
- И то верно, Тимур! - Ринат поднял палец. - Всё для дела, всё для тебя стараемся. Ещё отблагодаришь потом, на гражданке. Дальше пошли: после удара каптёр тебя несколько раз пинает по корпусу. Тебе удаётся встать, ты толкаешь, запомни, Тимур - только толкаешь каптёра в грудь, он падает в сторону сейфа, а ты убегаешь. Всё! Завтра утром тебя сначала ротный будет спрашивать, пару раз скажи, что ничего не было, ничего не знаешь про каптёра. А потом офицер на тебя насядет. Не бойся, этот бить не будет! Может только за шкварник схватить и потрясти немного. Может спиной к стене приложить. Это он любит! Вот тогда и расколись и объясни ротному, как мы договорились. А потом всё повторишь замполиту. А с Батей мы сами поговорим. Всё усёк, боец Тимурка?
Тимур слушал внимательно и спросил:
- А зачем мудрить так - вначале молчать, а потом колоться? А кто такой Батя?
Олег уже разливал чай по кружкам.
- Батя - это майор Литвиненко, который тебя привёз. А мудрить, как ты сказал, надо! Пусть ротный думает, что сам тебя расколол. Правдивей будет!
- Нормально продумано. - Тимур улыбнулся, - что, товарищи боксёры, уже приходилось самим отмазываться?
- Было дело, потом расскажем. - Ринат опять махнул рукой, - Теперь службу просекай: в нашей армии 4 периода службы по 6 месяцев. Первый период в нашей части включает духов и салабонов. Салабон - это ты, Тимур. Все салабоны сейчас находятся в карантине в отдельном взводе вашей роты - это наподобие отстойника для обкатки новобранцев. Там за полтора месяца они проходят курс молодого бойца: учат уставы, осваивают строевой шаг, пробегут кросс и стрельнут по три выстрела из автомата Калашникова. В конце этого курса принимается Присяга, и салабоны становятся духами. Тимур, эта самая бесправная категория в армии, на которой лежит вся грязная работа по службе. Духи заправляют дедам кровати, подшивают ХБ или ПШ и чистят их сапоги. Но только старослужащим! За духами смотрят молодые, которые уже отслужили полгода. Некоторые из них становятся ефрейторами и младшими сержантами. Молодые напрямую воспитывают духов и обучают их службе. После года службы - ты уже черпак! Черпаки живут почти без напрягов и только следят за молодыми. Последние полгода службы - деды. Это самая полновластная структура! Если дедам что-нибудь не нравится в поведении духов, они сами об них редко когда руки марают. Деды вставляют черпакам, а те уже через молодых разбираются с духами. Иначе говоря, военнослужащий имеет тем больше прав и тем меньше обязанностей, чем больше он служит. Как говорится: "Полгода — бегом, полгода — пешком, полгода — сидя, полгода — лежа".
Ринат уже ходил по каптёрке.
- Твой случай, Тимур, - исключение из общих правил, - ты не только оказался борзым салабоном, но и принёс в роту ЧП! С завтрашнего дня плохо будет всем: перечисленным солдатам, сержантам и даже офицерам роты. Поэтому деды решили разобраться с тобой сами. Главное сейчас, Тимур, под уголовное дело не попасть! ЧП в батальоне никому не нужно. И если всё пройдёт, как мы договорились, считай, что тебе очень повезло в жизни. Дело замнут, а тебя, скорей всего, отправят служить дальше в другую часть.
Олег уже разлил чай по кружкам и вдруг сказал, улыбаясь:
- Остывает. Ну, вот надо же, блин! Я, черпак, - и чай салабону наливаю. Кто мог подумать!
Ринат тоже рассмеялся.
- Смотри, Тимур, потом в войсках не хвастайся тем, что только для тебя дед с черпаком стол накрывали. Никто не поймёт! Всё понял про службу?
Тимур кивнул, глотнул крепкого чая и спросил старослужащих:
- А кто такой ЧМО? И что означает «чмырить»?
- Как бы тебе, прослужившему всего один день, популярно объяснить-то? - Ринат задумчиво застыл с кружкой в руке, - ЧМО - это Человек Морально Опущенный.
- Как на зоне что ли?
- Это - крайняк! «Чмошник» он же «Чухан», он же - «Чмырь», он же - «Чушок» - это небритый, немытый солдат в грязной форме, постоянно вкалывающий за других. Всегда готовый питаться объедками и вечно в нарядах. Чмошник после первого же тычка валится на пол и плачет! Вот все говорят, что в армии чмошники в основном получаются из москвичей или интеллигентов. Вот сидит за столом простой паренёк Олежка родом из города-героя Москва. Тимур, ты можешь про него сказать, что он ЧМО?
Тимур внимательно взглянул на живой пример градации солдат в Советской армии. Москвич Олег только задумчиво смотрел на свои кулаки на столе размером с электрический чайник. Тимур тут же молча отрицательно закивал головой.
- Продолжаем дальше наши сравнения! - Ринат вновь заходил по комнате. - Твой заместитель командира взвода старший сержант Николай Шевченко до армии на Украине окончил сельскохозяйственный институт. А я вот у себя закончил педагогический. Да, Тимур, нам уже за 20 лет! И мы служим только полтора года. Так получилось! Мы с ним друзья и вроде как местная интеллиххенция, понимаешь. А тебя мы на понт брали. И ты – молоток! Вот и ответь нам, правильный боец Тимурка, - мы с ним похожи на чушков или чмырей?
- Совсем не похожи! - бодро сказал Тимур и подумал:
«Так вот откуда привычка руку поднимать и лекцию читать. Наверное, Ринат после армии тренером или учителем физкультуры будет».
- И это правильно, солдат! В каждом человеке должен быть стержень. Каждый солдат должен уважать сам себя. И не важно, откуда ты родом: из Москвы, с Украины, с Казахстана или с других мест. Если есть у тебя стержень, значит, ты «бурый» или «пофигист». Если нет стержня - ты «чмо». Если просто половинка на половинку - ты «середнячок».
Ринат промочил горло чаем и продолжил:
- Теперь на твоём примере: был бы ты сегодня простой салабон, не боксёр, вышел бы из каптёрки, размазывая ваксу и слёзы на лице - первый маленький шажок быть чмырём. Побежал бы жаловаться старшим по званию или офицерам - большой шаг буквально через день оказаться чуханом. Видишь, Тимур, как легко зачмыреть в армии?
- Закладывать - западло! - на всякий случай повторил Тимур.
- Верной дорогой идёшь, товарищ! Но, это не означает, что ты в дальнейшей службе должен ломать челюсти направо и налево. Бить - в самом крайнем случае! Особенно - старшего по сроку службы. Старший всегда прав! В нашем случае каптёр оказался совсем не прав, приписав себе привилегии дедов. А со своим периодом - только ответ ударом на удар, у тебя это хорошо получается. Слабых не обижать, унизить чмырей без тебя всегда найдутся охотники. Поверь на слово! Хотя бы этим себя не унижай. Всё понял?
Тимур кивнул головой. Ринат допил чай.
- Дальше поехали! Тимур, всегда следи за своей формой. Форма должна быть всегда чистой и выглаженной, где бы - ты не был. На грязных работах дают подменку. В армии всегда встречают по одёжке. А уж провожают по такой одёжке! Ладно, это тебе ещё рано знать. Солдат, меньше спи и меньше ешь; но форму свою постирай, высуши и погладь. Усёк, боец? Дальше: не ищи лёгкой службы, но если есть возможность сачкануть – вальтуй! Никогда не ешь в одиночку или «спрятавшись под одеялом». Делись со всеми! Не ешь из грязной посуды. Научись искусству быстрого поглощения пищи! Офицерам особо не доверяй, у них в армии свои задачи. Постарайся быстро запомнить должности и фамилии своих сержантов и офицеров. Присмотрись к их характерам, все мы люди разные! Никогда с ними не спорь! Вот такая, Тимур, вкратце наша армейская « се ля ви».
Тимур вздохнул. Он уже начал уставать от этой лекции. Но, в первый же день столкнувшись с суровой реальностью армейской жизни, молодой солдат Кагиров хорошо понимал, что от усвоения этих азов службы зависит вся его дальнейшая жизнь в армии. Они втроём ещё посидели в каптёрке, теперь пришла пора Тимуру рассказывать……..
( окончание следует)
 
СПОРТРОТА.

Окончание.
Они втроём ещё посидели в каптёрке, теперь пришла пора Тимуру рассказывать. Боксёр поделился всеми новостями, которые знал сам и которые успел прочитать в спортивных газетах и журналах. Рассказал Ринату и Олегу свою историю о последних соревнованиях на всесоюзном турнире по боксу в Самарканде, где они вчетвером с Урала подрались на рынке с местными продавцами. В Самарканде одновременно проходил этот турнир по боксу имени местного лётчика, Дважды Героя Советского Союза (фамилию Тимур уже подзабыл!), и были выступления приезжего цирка. Боксёры, одетые в синие спортивные костюмы и старые красные боксёрки (высший шик в наших посёлках!), пошли на рынок за дынями только после вечерней тренировки. Вечером жара немного спала. Но, всё равно в этом старом городе было душно и пыльно. Торговля уже закрывалась, часть лотков пустовали, а молодые торговцы стояли группами по 3-5 человек. Из одной группы раздался смех, на боксёров стали показывать пальцами и обзывать клоунами. Тут Тимур встряхнулся, дотронулся до подбитого глаза и уже возбуждённо продолжил рассказ.
- Ринат, Олег, я первый раз в жизни видел обдолбанных парней! Не пьяных, а обкуренных. Ладно бы просто смеялись и обзывали. Хрен с ними! Парни стали материться по-русски. А один из них, самый толстый, сказал, показывая на нас пальцем: «Пидарасы»! Ну, кто из нормальных пацанов это выдержит?
Олег с Ринатом слушали внимательно и только покачали головой. Тимур ещё больше воодушевился.
- Были два международника - Витя Вершков и Петя Галкин (кстати, чемпион Союза!), Мастер спорта Серёга Рыжиков и я, самый лёгкий. Драки не хотели! В чужом городе, да ещё при такой жаре! Просто Виктор (тяж!) очень аккуратно ответил тому здоровяку на оскорбление. Узбек как стоял, так и медленно присел на жопу с удивлёнными глазами.
Боксёры с пониманием заулыбались. Ринат добавил:
- Вершок - классный боксёр, на сборах пересекались.
Тимур продолжил:
- Местные начали нас окружать, а из-под прилавков вдруг стала выскакивать подмога. Торговцы там уже спать ложились. Ну и понеслась карусель! Старшие втроём по кругу встали, а я по центру, чтобы со спины не прыгнули. Успели ещё где-то пятерых отщёлкать, как местные мусора прикатили. Торговцы о чём-то погалдели с ними, нас в «луноход» - и в отдел. Но тренера быстро приехали! И наши, и организаторы турнира. Та ещё мафия, блин! В итоге договорились, что никого дела не будет. И - никто из наших не попадает в финал.
- Вот суки! - Ринат опять вскочил и начал ходить по комнате, - я сам не русский. Чистокровный казах. Но как я не люблю этих узбеков. Мафия!
Тимур хотел спросить у Рината про «вечную дружбу народов», но передумал. Итак, было много вопросов и ответов за один вечер, да и со сном становилось всё трудней бороться. Ринат посмотрел на него, всё понял и отвёл его в расположение роты, а сам зашёл в каптёрку к сержантам. Тимур уснул в этот раз мгновенно.
Утром прозвучала команда «Рота - подьём!» Вся молодёжь вскочили с кроватей и начали быстро одеваться и строиться. Затем прозвучала команда – «Отбой»! Все опять улеглись. И так повторилось несколько раз.
У Тимура глаз совсем затёк, а тело ныло после вчерашних ударов. Ещё Тимур обратил внимание, что все молодые солдаты взвода его сторонятся, а вчерашние приятели легкоатлеты даже стараются не смотреть в его сторону.
«Ну и фиг с вами!» - подумал Тимур, умываясь спокойно один за раковиной. Так же как рядом умывался младший сержант Смирнов. В остальных местах для умывания толпились и толкались по двое и по трое остальные солдаты взвода, стараясь успеть привести себя в порядок до завтрака.
После завтрака всё произошло так, как сказал Ринат. Тимур видел, как по расположению роты быстро прошли два офицера. Потом раздалась команда дневального: «Все сержанты к командиру роты!»
Через полчаса дневальный прокричал: «Рядовой Кагиров – к командиру роты!». Тимур быстро подошёл к большому зеркалу в коридоре, как мог, поправил форму и постучал в дверь с надписью «Командир роты капитан Нелюбов». Немного подождал, зашёл в комнату и спросил:
- Можно, товарищ капитан?
В комнате были только два офицера: один постарше с четырьмя звёздочками на погонах и с залысиной сидел за столом, второй высокий и молодой стоял у окна. Молодой, тут же сказал:
- Можно – Машку за ляжку. А в армии – разрешите!
Капитан только махнул рукой, приглашая пройти в кабинет. Затем вышел из- за стола и оказался ростом чуть выше Тимура, но шире его практически в два раза и с мощной шеей.
«Штангист или борец?» - успел подумать Тимур.
Ротный внимательно разглядел синяк под глазом у Тимура и попросил молодого офицера:
- Товарищ лейтенант, оставьте, пожалуйста, нас вдвоём с солдатом. Мы с ним сами по душам поговорим. И Кагиров мне расскажет всё - что сегодня ночью в моей роте произошло. Ведь так, призывник?
- Я сегодня ночью с кровати упал. Прямо на табурет, – с готовностью ответил Тимур, – ушибся немного, ничего страшного, всё пройдёт!
- Одно и тоже! Как дети малые! – выходя из кабинета, произнёс лейтенант.
Тимур с ротным остались в кабинете вдвоём. Офицер подошёл вплотную и резко выкрикнул:
- Вот и я говорю – детсад! Откуда синяк под глазом, солдат? Кто тебя бил этой ночью?
Тимур хотел сделать шаг назад, но капитан схватил его за шиворот, притянул к себе и одной правой приподнял над полом. Тимур смог только вдохнуть, дыханье опять перехватило. Тимур сильно закашлял! Ротный поставил его на пол.
- Так, солдат. Снимай быстро гимнастёрку и майку!
«И что их всех постоянно меня раздевать тянет» - думал Тимур, аккуратно складывая на стул форму. Вся грудь и, особенно правый бок, были в синяках.
- Упал, значит? С кровати прямо на табурет, говоришь?- Ротный посмотрел в глаза Тимуру, – а вот каптёр со сломанной челюстью сейчас в санчасти лежит! Что скажешь?
И Тимур, следуя чётким инструкциям спортсменов, выдал капитану свою версию событий, случившихся этой ночью. Ротный задумался.
- Ладно, слагаешь, призывник! Сейчас с каптёром поговорю, а ты - никуда из расположения роты. Сержантам и дежурному я скажу. Точно ничего не болит? Может, со мной в санчасть сходишь? Пусть фельдшер проверит.
Тимур отрицательно закивал головой и оделся. Они вместе вышли из кабинета. Ротный подвёл его уже к новому дежурному.
- Васильев, этого призывника никуда из расположения не выпускать! Никаких занятий ему на сегодня. Сержантам скажи – мой приказ!
Капитан ушёл. Тимур остался стоять рядом с новым дежурным, который сказал вдруг:
- Солдат, за мной шагом марш в бытовку.
И пошёл, не оборачиваясь в направлении каптёрки. Тимур знал, что рядом с каптёркой находится бытовка, где стояли столы для глажки формы и табуреты.
«Опять, что – ли бить будут?» - с тоской подумал Тимур – « Вроде, не должны. Ринат говорил, что больше точно никто не дёрнется. Хотя, кто его знает, вроде эти младшие сержанты одного призыва с каптёром»
Тимур отстал от сержанта на пару шагом и с опаской зашёл вслед за ним в бытовку. В помещении больше никого не было. Сержант обернулся и ……. протянул руку.
- Не бойся, солдат! Дай краба. Тебя как зовут?
Ничего не понимающий Тимур представился и пожал протянутую ладонь.
- Спасибо тебе, Тимур, от молодых сержантов за челюсть каптёра. Классно ты его! Чмошник он конкретный! Он вместе с нами полгода назад призывался, каптёром стал только благодаря земляку своему Петренко. И думал - круче всех нас!
- Так, это! Каптёр сам об сейф ударился головой, – присаживаясь на табурет, сказал Тимур и, немного подумав, добавил, – а челюсть ему ещё на гражданке ломали.
- Не бзди, боец! Мы всё знаем! Никто тебя закладывать не собирается. Мы ему сами хотели «тёмную» сделать после дембеля его земляка – замкомвзвода. Да ты вот опередил нас! Думаю, выкинут его с каптёрки, а может - с батальона куда подальше зашлют.
Дежурный тоже присел рядом.
-Меня зовут Саня Васильев. Тимур, слушай сюда, - не вздумай дёргать сейчас из части. Мы знаем, что ты местный пацан, недалеко живёшь. Ещё хуже сам себе сделаешь.
- Даже в мыслях не было! – Удивился Тимур, – да, куда я побегу? Домой? Отец меня сам прибьёт, нафиг! Да весь посёлок смеяться будет! Всю жизнь потом от позора такого не отмоешься.
- Вот это правильно! Может чего надо сейчас? Спрашивай.
Тимур показал на свою форму.
- Мне бы утюг, форму погладить. А то выгляжу как Чмо!
Васильев посмотрел на Тимура.
- Для салабона нормально выглядишь. Но, погладить ХэБэшку не мешает. Да и погоны заново надо перешить. Криво сидят! Перешей вначале, потом погладишь куртку и штаны. Давай покажу.
Сержант, уже подробней, рассказал, как пришивать погоны относительно шва на рукаве куртки. Затем объяснил, как удобней и быстрей выгладить форму. И в самом конце этого урока показал на своём примере как надо начищать сапоги, чтобы они «блестели, как у кота яйца!» Тимур только закончил начищать свои сапоги, оделся в выглаженную форму, как его опять вызвали к командиру роты.
Ротный с удивлением посмотрел на изменившуюся форму молодого солдата. Одобряюще кивнул головой, дал чистый лист бумаги и сказал:
- Давай, призывник, садись за стол и пиши всё - как было. Уточняю – как ты мне рассказывал. Может быть, ты и не особо виноват в случившимся. Но, солдат, совсем невиноватых в нашей армии просто не может быть. Усекаешь?
Тимур вздохнул и вспомнил, как совсем недавно, на гражданке, уже приходилось описывать свои действия. Написал всё быстро, чётко следуя инструкции Рината. И опять всё объяснение вошло на одну страницу. Капитан взял исписанный лист, внимательно прочитал. Затем сравнил с другим объяснением, лежащим на столе, и даже улыбнулся.
- Ладно, Кагиров! Я даже знать не хочу, что этой ночью на самом деле произошло в каптёрке. Но, вы с каптёром очень уж складно всё поёте. Остальные тоже! Сейчас идём к замполиту батальона, и если ты опять всё повторишь майору, так же как здесь написал, считай, что тебе очень повезло в жизни. Усекаешь, солдат?
Тимур кивнул, и они вышли из расположения роты. Штаб батальона находился в отдельном здании. Ротный зашёл первый в кабинет и доложил:
- Товарищ майор, командир 3 роты капитан Нелюбов с призывником Кагировым по Вашему приказанию прибыл!
Тимур стоял за широкой спиной капитана и не знал, что ему говорить. Но, на всякий случай встал по стойке «Смирно», как показывали ещё вчера на плацу. Замполит поднялся, поздоровался за руку с ротным и сказал:
- Ну, показывай своего «героя сегодняшней ночи». Весь батальон с утра гудит! Призывник челюсть каптёру сломал! Объяснения у всех взял?
Нелюбов кивнул и положил на стол пачку листов.
« Нифига себе! – успел подумать Тимур – когда он успел»
Майор посмотрел на Тимура и, надев очки, стал внимательно читать объяснения. Ротный с Тимуром застыли молча. Минут через 15 замполит поднял глаза от исписанных листов и сказал:
- Подрались, значит! И первым молодого солдата ударил каптёр. А потом сам ударился головой об сейф? Я так и предполагал!
Затем ласково посмотрел на Тимура.
- Надеюсь, Вы понимаете, что командование батальона не может оставить эту обоюдную драку без наказания?
Тимур, конечно, всё понимал и молча кивнул головой.
- Вот и хорошо! – протянул майор, и обратился к ротному:
- Мы уже всё обсудили с комбатом и начальником штаба. Есть решение отправить обоих солдат, хулиганов, дослуживать в учебную дивизию, в Елань. Но, конечно, в разные части: ефрейтора Нетребко – в танковый учебный полк, а призывника Кагирова – в мотострелковый.
Тимур тут же представил себя бегущим по полю с автоматом и в каске на голове, а каптёра сидящим на броне движущегося танка. И остался недовольным таким несправедливым армейским распределением. Но он уже знал, что «обязан стойко переносить тяготы и лишения воинской службы» и, конечно же, промолчал.
Вечером, после ужина в роту спустились Ринат с Олегом, прошли в каптёрку. Затем дневальный вызвал Тимура к сержантам. В каптёрке собралась та же компания. Тимур поздоровался со всеми, рассказал все события сегодняшнего дня и добавил:
- Нас обоих с каптёром переводят служить в какую то учебную часть. Меня уже завтра утром, сегодня ещё форму выдали и сухпай на сутки. Вот только название учебки забыл. Что - то с елью связано?
- ЕЛАНЬ! – тут же ответил замкомвзвода, - сам не был. Но, говорят - гиблые места. И курсантов там дрючат по полной программе!
- Да и ладно! – Ринат хлопнул по плечу Тимура, - это лучше чем дисбат или зона. Не пропадёшь! Пацанчик ты правильный, так же и держись до дембеля.
Тимур попрощался со всеми и пошёл впервые в жизни укладывать свой армейский вещевой мешок. Уже на следующий вечер он был в четвёртой учебной роте мотострелкового полка Еланской учебной дивизии.
Вот так и закончилась спортивная карьера молодого солдата. Эти два удара в челюсть каптёра полностью изменят судьбу человека. После окончания учебной части, рядового Кагирова направят для прохождения дальнейшей службы в Группу Советских войск в Германии. Где Тимур останется на сверхсрочную службу и никогда ни о чём жалеть не будет.